– Это не пеленки, а простыни, – залезла в сумку с головой Лидочка. – Паша сейчас температурит, его так потом испарина прошибет, что не успеете простыни менять. Так я свои принесла, чтобы вам не стирать.

– Забирай! Простыни она мне притащила… – надулась Василиса. – Не утонет твой Паша, вылечим. А теперь беги. Мне еще морс варить. С Люси-то помощница никакая, ей сегодня разлука с зубом предстоит…

Так что теперь Люся шла домой и облегченно вздыхала – с Павлом, пусть даже и с больным, им не страшны никакие неприятности. А у них с Василисой вечно что-то происходит, потому что умеют они ввязываться в разные истории, недаром же сыщицами себя считают.

Василиса встретила страдалицу с вытянутым лицом, но с горящими глазами.

– Жива? – коротко спросила она. – Ой, а перекосило-то… Ты знаешь, тебе с зубом лучше было… Но и так ничего, красивенько…

– «Красивенько»… Меня, может, там мучили, а я и не кричала совсем! Павел спит? – бурчала Люся, скидывая сапоги.

Василиса молча наблюдала, как подруга разувается, и все больше грустнела.

– Вася, а ты чего такая бледная? Прямо будто бы ты лицом тесто месила! У нас что сегодня – оладьи? – неловко попыталась шутить Людмила Ефимовна.

– Вот, Люся, сразу видно, что у тебя что-то оттяпали. При чем тут тесто? У нас не оладьи, а твой любимый салат – с крабовыми палочками и с сухариками.

– Да ты что, издеваешься, да?! Я только что зуба лишилась!

– Ну и зачем так кричать? Можно подумать, тебе кто-то в рот заглядывать будет, – обиженно поджала губы Василиса и поплыла на кухню.

– А есть-то мне чем эти сухарики?! – взвилась, не выдержав непонятливости подруги, Люся.

В любое другое время Вася бы немедленно одернула ее, но сейчас только обреченно уселась на табурет в кухне и глубоко вздохнула. Еще минут через пять Василиса стала нервно заплетать тощую косу. Теперь Люся всполошилась не на шутку, ведь на голове у подруги были, надо сказать, совсем не кущи, и она это всячески скрывала – и маску маргариновую творила, и киселем кудри поднимала, и пивом сдабривала, но неблагодарные выглядели сносно только после жесточайшего начеса.

– Вася! Что за прическу ты себе творишь? – заволновалась за подругу Люся. – Что ты плетешь? Что случилось, Вася?!

– Да… понимаешь… вроде еще ничего…

– Не лги мне, Василиса! В последний раз ты такие тесемки из кудрей плела классе в третьем! Ты ж терпеть их не можешь! А сейчас… Говори, я уже ко всему готова! – толкала ногой подругу Люся.

Та все ежилась, отталкивала Люсину конечность и правду говорить не решалась.

– Вася… Можешь меня не щадить… Немедленно скажи мне, что у нас стряслось? Я требую! – топнула ногой Люся. Потом глотнула побольше воздуха, поникла головкой и добавила: – Говори, Вася, Финли сгрыз мое пенсионное?

Финли был откормленным котом. Подруги в нем души не чаяли, он это знал и вытворял, что захочет. А жрал из вредности только мясо и документы, лишь изредка опускаясь до рыбы.

– Хорошо, я скажу… Нет, я лучше тебе покажу, – решилась Василиса. – Пойдем.

Она на цыпочках прошла в комнату, где в подушках боролся с простудой Павел. Сейчас он спал. Рядом, на маленьком столике громоздилась целая батарея пузырьков с лекарствами, аккуратно лежали пакетики с таблетками и даже красовалась бутылка водки – исключительно для компрессов.

– Как он? – шепотом спросила Люся.

Василиса только махнула на нее рукой.

– Паша… Пашенька… – тихонько позвала она сына. Тот не реагировал, только звучно сопел. Тогда маменька, не задумываясь, бодро ткнула болезного в бочок. – Пашенька, кто такая Клеопатра?

– Я же сказал! – вдруг взорвался Павел.

Люся от неожиданности ринулась вон из комнаты, но Василиса вовремя ухватила ее за руку. А Паша продолжал негодовать:

– Я тысячу раз говорил – у меня сотни дел! Некогда мне вашей Клеопатрой заниматься!

– Ва… – попыталась было вставить слово Люся, но Павел грозно ее прервал:

– Вот только не надо упрекать нашу несчастную милицию! Нет у меня людей! И времени на вашу Клеопатру нет! И я не порочу свои погоны! И вообще… Это же кощунство! Это святотатство! Тут никто не станет разбираться, потому что глухарь! Еще никто… Почему в моем кабинете лежит бивень мамонта? А где остальное? Ничего нельзя оставить… Лидочка, кто это у нас в комнате костер разводит?! Смотри ты, как горит, дружно занялось… Есть! Есть, товарищ ге… Всегда готов!

Павел явно бредил. Сначала он гневался, затем метался в тревоге и только на последней фразе вдруг обмяк и выдохся. Потом раскрыл глаза, посмотрел на женщин мутным взглядом и жалобно пролепетал:

– Мам, это ты? Морсика бы мне…

– Брусничного? – мигом подхватилась Василиса. – Сейчас, сыночка, сейчас принесу, у меня уже готов. А ты пока таблеточку…

Люся уже поила бедолагу лекарством, Василиса принеслась с морсом.

– Паша, ты больше пей! А потом можешь спать, ворочаться, бредить. Вот интересно, а ты сам помнишь, что говоришь? – на всякий случай спросила мать. – Не отвечай, пей лучше морсик…

На какое-то время подруги были заняты только здоровьем Павла. Зато чуть позже, когда Павел уснул, дамы уютно устроились на кухне. Люся тупым ножом терзала лимон для чая, а Василиса звучно хлебала чай и сокрушалась:

– Вот ведь, знаешь, Люсенька, Павел-то, пока бредил, такую ценную информацию просочил… Про какую-то Клеопатру. Кощунство, говорит, и святотатство! И никто еще такого дела не распутывал. Я теперь и не знаю, что дальше делать.

– А я так думаю… – сосредоточенно нахмурилась Люся. – Думаю, спать надо ложиться. Мы и дела-то никакого не знаем. И потом, уж если милиция руки умывает, нам соваться нечего.

– Эта Люся просто диверсантка какая-то, честное слово! – возмущенно сообщила холодильнику Василиса. – У какой-то несчастной Клеопатры назревают крупные неприятности, и вроде как она просит у Пашки помощи, а эта женщина… А еще Петухова Людмила Ефимовна называется! Она даже не собирается протянуть бедняжке руку помощи! Один, стервец, температурой обзавелся, слег, другая тоже… Прямо ужас, до чего эту Клеопатру жалко. Ты, Люся, кстати, не знаешь, кто это такая?

Люся навела чай, но, обиженно вздохнув, отодвинула кружку – после сегодняшней экзекуции у стоматолога в рот два часа не рекомендовалось ничего допускать.

– Главное, сначала меня диверсанткой обозвала, а потом… Мне вообще покой нужен…

– Вот вспомни, кто такая Клеопатра, и покойся!

– Клеопатра? Ну… у меня только одна знакомая с таким именем была – царица какая-то, мы по истории проходили. Так у нее неприятность давненько произошла – скончалась она задолго до нашего рождения. Красивая женщина была, говорят.

– Нет, это не она, точно. Пашка с царями себе такого тона никогда бы не позволил… – затрясла тощей косицей Василиса. – А кого-нибудь попроще не помнишь? Дворника или маляршу? Кого-нибудь рабоче-крестьянского происхождения?