Я вздохнула, наливая нам обоим кофе и сливки. Ну, что я могла с Гийомом поделать? Я сама была не очень-то опытна в знакомствах подобного рода и раньше никаких дел с такими парнями, как Гийом, не имела. Конечно, я слышала, что некоторые дамы имели какие-то связи с мужчинами из низших слоев, но они всегда этого немного стыдились. Да, это считалось слегка позорным. Никаких пылких желаний Гийом во мне не пробуждал. Я могла бы только пожалеть его. Я и вправду иногда жалела его и даже чувствовала себя чуть виноватой – бедный юноша, который месяц он без толку сюда ходит… Мне начинало порой казаться, что такая преданность заслуживает вознаграждения.

Только раз, уже довольно давно, он попытался поцеловать меня – грубовато, чуть ли не насильно, но я так резко и надменно оборвала его, что мы долго потом не разговаривали, и больше Гийом не повторял таких попыток.

Он шевельнулся на стуле, словно ему надоело это молчание.

– Мадам, вы видели, что происходит в Париже?

– А что вы имеете в виду?

– Пожалуй, король не продержится долго на троне. Он ждал моего ответа, но я долго молчала.

– Почему? – спросила я наконец.

– Вы читали уже манифест герцога Брауншвейгского?

– Вы же знаете, что я не читаю никаких манифестов.

– Он угрожает сжечь Париж, если только французы тронут короля… Наверное, дольше августа Людовик не протянет.

– И вы рады этому? – спросила я резко и сердито.

Он вздохнул, на какой-то миг смутившись и поигрывая ножом. Потом вдруг взял меня за руку.

– Мадам, я хочу сказать вам что-то очень-очень нахальное. Я снова не сдержала улыбки. Внимательно глядя на Гийома, я села к столу, подперев рукой подбородок:

– Ну?

– Вы действительно хотите услышать?

– Пожалуй, хочу.

Он нерешительно взглянул на меня.

– Мадам, это все равно, за короля я или против него – его, так или иначе, свергнут. Мне даже не надо будет в этом участвовать. А знаете, как поступят тогда с аристократами?

– Это та самая дерзость, которую вы хотели сказать? – спросила я, хмурясь.

– Да нет же! Я говорю о том, что аристократам придется плохо. Вы такая молодая, нежная. И вы такая красивая – у меня сердце уходит в пятки, когда я на вас смотрю. Вы не думайте, я очень многое могу. Сейчас я сержант, но на днях я уйду на фронт и там быстро выдвинусь. У меня непременно будет место адъютанта генерала Дюмурье. Все говорят, что я хороший военный, да я и сам это знаю… Так что я многого могу добиться.

– А почему вы считаете все это дерзким?

– Потому что я еще не сказал самого главного.

У меня в голове уже стала вырисовываться смутная догадка о том, что он мне сейчас скажет. Предисловие у Гийома, в сущности, составлено так же, как составил бы его любой аристократ. Вы – красивая, я – подающий надежды, значит, мы…

– Мадам, я вас люблю, – сказал он с решительностью настоящего военного. – Я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж. Это та самая дерзость, какую я хотел сказать.

– Гийом, а почему вы думаете, что любите меня? – спросила я, не очень-то и ошеломленная всем этим.

– Потому что я еще не встречал женщины, похожей на вас.

– Так еще встретите, уверяю вас!

– И это ваш ответ?

Ответов у меня было много. Можно было просто возмутиться, ибо такое предложение, сделанное аристократке, пожалуй, любую мою знакомую возмутило бы. Можно было просто напомнить, кто я. Можно было сказать, кто был мой первый муж, и предложить Гийому подумать, могу ли я теперь согласиться стать мадам Брюн.

Но он все это и так знал. Кроме того, мне не хотелось его обижать. Я ответила, решив считать это предложение просто шуткой:

– Я вам совсем не подхожу, Гийом.

– Вы что же, до такой степени презираете меня? Считаете таким ничтожеством, что я даже честное предложение сделать не могу?

Я подумала, что в подобной ситуации честное предложение руки и сердца куда более позорно для аристократки, чем даже тайная связь, но мне в ту же минуту стало очень жаль Гийома, и я ощутила горячее желание разубедить его в том, что он думал.

– Неужели вы думаете, что если бы я презирала вас, то дружила бы с вами? Вы очень хороший человек, Гийом, и очень мне нравитесь. Но стать вашей женой я никогда не смогу.

– Из презрения!

– Нет. Просто мы слишком разные. Давайте просто будем считать, что этого разговора не было. Вы по-прежнему мне очень нравитесь.

Он смотрел на меня пристально и жадно, потом трудно глотнул, отворачиваясь. Я стала резать хлеб, чтобы и самой успокоиться, и чтоб успокоился он.

Но Гийом внезапно повернулся.

– Мадам, а ведь я очень скоро ухожу на фронт.

Я молчала, ясно ощутив в этом сообщении нотки скрытого шантажа. Нельзя сказать, что я была недовольна этим. Я просто никак не отнеслась к этой новой попытке завоевания. Я продолжала резать хлеб, но в этот миг раздался бой часов, и, взглянув на циферблат, я нечаянно оцарапала себе палец ножом. На месте царапины вспыхнула капля крови.

Но не успела я даже отереть кровь, как Брюн осторожно взял мою ладонь в свои руки, поднес к губам и поцеловал оцарапанный палец. Капля крови исчезла, стертая его губами. Я смотрела на него изумленно, с некоторой долей недоумения. Тогда он наклонился еще раз и снова поцеловал мою руку.

– Гийом, не надо, – только и смогла произнести я, тронутая до глубины души этим обожанием.

Он послушно отстранился, но продолжал следить за мной взглядом. Меня не покидало чувство, что я обидела его, – такого преданного, честного, немного влюбленного в меня. Бедняга Брюн, он даже пошел на то, что сделал мне предложение, хотя ему, в сущности, это совсем не нужно. Просто таким путем он хочет добиться того, о чем мечтает. Надо же было придумать такой выход – брак!

И все-таки какой же он милый. Он пробуждал во мне скорее материнские, чем женские чувства. В моей душе росло по отношению к нему что-то такое теплое, что я даже не знала, смогу ли и дальше оставаться такой же сдержанной.

– Я знаю, что поступил глупо, – внезапно произнес Гийом. – Да, я вовсе не знатный человек. И я не очень богат. Хотя теперь, когда я продал свою типографию, у меня есть, пожалуй, немного денег.

Он снова выжидательно посмотрел на меня, словно пытаясь понять, как подействует на меня этот последний аргумент. И я не выдержала. Мне так захотелось его утешить. Поднявшись и наклонившись к нему, я мягко погладила его волосы – такие жесткие, вьющиеся, потом наклонилась еще ниже и нежно коснулась его губ своими губами.

В какой-то миг он вздрогнул всем телом от неожиданности. Я почти сразу же ощутила, как его руки обхватили меня за талию, сильные руки простого парня-типографа, выросшего – кто бы поверил? – в Сент-Антуанском предместье.