Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ой! Тихон Иванович вернулся! – уронив скалку на пол, растерянно прикрыла ладонями уста красна девица, и тут же спохватившись, затараторила, – Чего ж это я дуреха? Входите, Тихон Иванович, входите скорее. Устали небось с дороги, замерзли, проголодались. А меня Миланьей кличут, я тут пока вас не было, по хозяйству справлялась. Вы не беспокойтесь, я вас не стесню. Вот подам на стол, вещи соберу, и уйду сразу же, – заспешила к печи Миланья, пряча от пытливого взгляда Тихона наворачивающиеся слезы.
– Девица ясная, а где же это родные мои? – снимая шубу и усаживаясь за стол, поинтересовался солдат, – Не уж-то гостят у кого по сию пору?
Миланья, при этих словах прекратила суету у печи и удрученно опустилась на лавку.
– Тяжелые у меня вести Тихон Иванович, не судьба уж боле вам с родными встретиться. Второй год уж пошел, как не стало родителей ваших царство им небесное, – перекрестилась Миланья. – В один год друг за дружкой ушли, сначала батюшка ваш Иван Афанасьевич, а тремя днями позже и матушка Степанида Ярославна – светлая ей память! Тихо ушли, по старости, до последнего вздоха вас поминали добрым здравием, да вот так и не дождались при жизни, – изложила безрадостные новости Миланья, утирая передником, бегущие по щекам слезы.
Пригорюнился Тихон, совсем не такой он себе встречу с родными представлял, да только делать нечего, от судьбы не сбежишь, в лесу не спрячешься. Ужинал, молча, а Миланья тем временем вещи свои в узелок собирала. А когда прощаться с Тихоном стала, встряхнул вдруг солдат буйной головой, смахнул с чела мысли мрачные и, придя в себя, произнес:
– Погоди Миланья, не уж-то я тебя одну в такую пору отпущу?! Давай узелок, провожу, куда скажешь.
Оделись, вышли на улицу. А там!… Такая красота дивная – ночь зимняя! Точно на палеховской шкатулке, что даровал заезжий купец отцу Игнату для церковных пожертвований.
– Куда идти-то красавица?
– К церкви Тихон Иванович. Тут совсем недалече, – Миланья указала варежкой в нужном направлении.
– Да что ты заладила всё Тихон Иванович, Тихон Иванович! Тихон я попросту, Ти-хон. Ясно?! – пробираясь в глубоком снегу поучал спутницу Тихон.
– Ясно, – ответила семенившая следом девушка, заливаясь румянцем.
– Дорогу к церкви я и с закрытыми глазами знаю. Вот только тебе-то туда зачем? Сколь себя помню, детей у отца Игната ни когда не было, – поинтересовался Тихон.
– Все мы чьи-то дети Тихон Иванович, а я сирота, ни кола ни двора. Куда ж мне еще идти? Родители ваши совсем дитяткой меня приютили, дочкой звали. Пока живы были, я при них была, а теперь чего уж? Поди, не маленькая, теперь и сама, как-нибудь, устроюсь…
– Чего?! – прогремел остолбеневший солдат, и резко повернувшись к девушке, едва не сшиб её с ног заброшенным за плечо узелком.
– Ты на кой мне всю дорогу голову морочишь, сорока?! А ну, давай! Повертай назад сестрица! Взрослая она, устроится! Давай, давай шевели валенками! – легонько подталкивая в спину растерянную Миланью, продолжал возмущаться Тихон, – Тоже мне монашка, в церковь она собралась! Топай, топай! Дома поговорим.
В избе было тепло и уютно, будто переговариваясь меж собой, мирно потрескивали в печи поленья. Тихон и Миланья сидели по лавкам друг против друга. Она, скрестивши на груди руки и деланно насупившись, смотрела в пол.
– Ну, что стрекоза, угомонилась?
Миланья утвердительно закивала головой, смахивая с ресницы не то оттаявшую снежинку, не то наворачивающуюся слезу.
– Ну, вот и лады! Разве ж по-людски это, что бы сирота сироту обижал? Ты чего это обо мне надумала незнаючи? Что же я тебе, вражина какая?!
Миланья неожиданно вскочила с лавки, подбежала к солдату и сев на пол, обняла, по-детски уронив голову ему на колени.
– Прости, сама не знаю, что на меня нашло, так горестно вдруг стало, так страшно. Прости Бога ради, Тихон!
– Ты чего это?! Вставай, вставай! – поднял смутившийся Тихон Миланью с пола и усадил рядом с собой на лавку, – Не в чем тебе предо мной извиняться… И бояться более незачем. Чай теперь люди свои, не чужие.
Так и сидели нежданно-негаданно две породнившиеся души. Тихон успокаивал Миланью, обнимая за плечи, а она, молча, сидела рядом, смиренно приклонив голову к его широкой груди.
Как в народе говорится: «Не бывать в жизни счастью, кабы несчастье не породнило!».
Да вот только радости этой случилось быть не долгой, потому как ведьма с чёртом, вот какую подлую оказию выдумали.
Оборотить Тихона в волка Серого, в зверя Лютого. В лесу такому оборотню долго не усидеть, всенепременно затоскует и к дому своему воротится. А бирюк в деревне, примета весьма нехорошая, заприметят его мужики, тут же на вилы посадят.
Заклятие такое само по себе не мудреное, да вот только в исполнении несколько хлопотным представляется.
Что бы человека в волка оборотить, надобно его заставить через ножичек на перекрестке дорог перекувыркнуться. Только где ж это видано, чтобы человек в здравом разуме, да по собственной воле, посреди деревни на дороге, через голову кувыркался! Это только у сказителей в сказках Баба-Яга зелье сварит, пальцем щелкнет и в раз все само собой сотворится. А тут хитрость особая нужна – коварная!
Поразмысли злыдни, покумекали и порешили: на пару злое дело вершить, так оно им надежнее показалось.
Заговорила ведьма булатный ножичек, воткнула его в осиновое полено, острием вверх и, смакуя задуманную подлость, полезла на печь одолеваемая крепким сном.
Мелкие детали на утро додумать оставили.
Нечистью они хоть и темной зовутся и дела свои темные в основном по ночам творят, но и у них – утро вечера мудренее случается.
Поутру отправились Тихон с Миланьей на церковную службу. Литургию отстояли, с друзьями, знакомыми повидались, о былом вспомнили, о насущном потолковали.
После на могилки к отцу с матушкой наведались. Там-то, на погосте, Тихон один и остался.
Потому, как Миланью наперед себя домой отправил, подумав, что не к чему юной девице мужские слезы видеть, да мерзнуть попусту.
Возвращался в деревню, когда уже солнце в зените стояло.
В это самое время, … неотступно и настороженно держась поодаль, увязался следовать за ним по пятам, черный как смоль, большой, зеленоглазый кот.
Шел Тихон к дому вдоль крестьянских изб широкой деревенской улицей. Белый снег, сверкая на солнце до боли слепил глаза, из дворов доносилось ленивое разноголосье домашней скотины.