В груди что-то дрогнуло, отзываясь новой болью в висках.

Было. Много лет назад. Девять лет назад.

Очень многое изменилось с тех пор, как они поженились. С тех пор, как они встретились!

Лена опустила голову, невольно наблюдая за тем, как голуби, доедая зерна, начинают разлетаться в разные стороны.

И они тоже бросают ее. Они всегда улетали. Как и он.

И так же, как и он, они всегда возвращались. Потому что она давала им новое лакомство каждый раз. Не давала бы — она бы их больше и не видела.

А вот почему возвращался Максим, она сказать затруднялась. Почему он до сих пор оставался с ней, тоже было для нее загадкой. Он мог покончить с их браком еще девять лет назад. Когда он свершился. Он мог бы все прекратить, мог бы открыть доступ к кислороду, который она невольно ему перекрыла. И который он невольно перекрыл ей. Он мог бы уйти, бросить ее. Прекратить этот фарс. Освободиться от обязательств. Но не сделал этого.

На это была лишь одна причина. И Лену она не обнадеживала.

Он просто не хотел перемен. Он ненавидел перемены. Они приносили неприятности, он это прекрасно знал. Помнил. И он их боялся, наверное. Боялся, что они так же, как и девять лет назад, испортят ему жизнь.

А потому просто терпел ее присутствие рядом с собой.

И она терпела. Потому что знала, что жить без него уже не сможет.

А он бы смог. Она это знала. Он смог бы! Просто не хотел. Ему было УДОБНО быть с ней.

А она не могла иначе.

Почувствовав горячую слезу, пробежавшую струйкой по щеке, Лена смахнула ее пальцами и втянула в себя воздух.

Она плачет?… Боже, да она плачет.

Девушка горько усмехнулась.

Вновь плачет, скрывая свои слезы за натянутыми улыбками. Сколько фальши, сколько лжи!

Она привыкла прятать боль, скрывать ее ото всех. Потому что показывать ее было некому. У нее никого не было. Только Максим… Но и его у Лены, по сути, не было.

Сегодня утром она обнаружила, что потеряла обручальное кольцо. И побоялась сказать ему об этом. Она прекрасно знала, что он скажет. И от этого чувствовала себя еще более ненужной ему.

«Я куплю тебе новое!».

Но разве это она хотела бы от него услышать?! Хотя бы слово, единственное слово утешения или сожаления?! Ведь он прекрасно знал, КАК она ко всему этому относится! И как дорого ей все, что связывает ее с ним! Но он не скажет слов утешения. Потому что полагает, что ей они не нужны.

Свое же обручальное кольцо он носил постоянно. А мог бы не носить. Ведь никогда не считал их брак настоящим. Но он носил золотой ободок с выгравированным на внутренней стороне именем — ее именем! — словно оковами связывающий его с ней.

Носил, словно специально напоминая ей о том, почему ему пришлось его надеть.

Он никогда не скрывал, как относится ко всему, что они пережили. И она понимала его. Ей даже не приходилось просить объяснений, она все прекрасно понимала и сама. Он никогда ничего от нее не скрывал. У него бы и не получилось. Она давно научилась читать по его глазам.

И ей было больно каждый раз, когда он напоминал ей том, что было.

Ей было больно, но она терпела. Скрывала боль. Потому что любила. Любила его, как сумасшедшая, так отчаянно, так сильно, так безгранично и неистово, так безнадежно. Так безумно и безудержно, что могла простить ему все. И прощала. Каждый раз прощала. Вновь и вновь.

И он всегда возвращался к ней. Всегда.

А она ждала. И он, знал, что она ждет.

Это был замкнутый круг.

Они девять лет ходили по замкнутому кругу, не находя выхода… которого не было.

Лена часто задышала, приоткрыв рот, вдыхая теплый воздух бабьего лета. Ощущая носом запах осенней листвы и аромат малины, щекочущий ноздри своей сладостью и пряностью.

Голуби уже почти все разлетелись с надеждой на то, что скоро получат новое лакомство.

Лена убрала пакет в сумку, торопливо справляясь с молнией.

В кармане завибрировал телефон. Она вздрогнула, посмотрела на дисплей. Максим.

Он всегда звонил, когда ей было плохо. Всегда, словно чувствуя, что что-то не так. Словно проверял ее.

— Да? — проговорила она тихо, стараясь, чтобы дрожащий голос звучал спокойно и размеренно.

— Где ты?

Вот так, без предисловий, слов приветствия! В этом был весь Максим. Она уже привыкла. За девять лет.

— В парке, — тихо ответила она. — Кормлю голубей.

Молчание и тяжелое дыхание в трубку, чтобы она слышала его, чтобы чувствовала, что он недоволен.

— Ты мог бы тоже присоединиться, — тихо предложила Лена, мгновенно пожалев о своих словах.

Тихий едкий смешок стал ей ответом.

— Нет уж, избавь меня от этого! — сказал он почти грубо, а потом, почти без паузы выпалил: — Сегодня в семь ужин у родителей, ты не забыла?

Разве она могла об этом забыть?! Она никогда не забывала о том, что касалось его.

А вот он не мог похвастаться тем же.

— Я помню, — прошептала Лена и закрыла глаза. — Помню…

— Ты хорошо себя чувствуешь? — раздраженно спросил Максим. — У тебя голос словно бы нездоровый!

Лена сглотнула. Все-то ты чувствуешь! Не чувствуешь только, как мне больно он твоего равнодушия!

— Со мной все в порядке.

— Точно?

Пришлось солгать еще раз.

— Точно.

Молчание, долгое и мучительное. Разрывающее тишину старого парка своей звонкой тишиной.

Он ей не поверил.

— Хорошо, — растягивая слова, проговорил мужчина. — Значит, в семь? Ты помнишь?!

— Я помню, Максим.

— Отлично, — раздраженно бросил муж. — До вечера!

— До вечера, — натянуто повторила она и отключилась.

Позже, чем это сделал он, и она успела услышать лишь глухое равнодушное молчание телефона.

До вечера…

Лена еще некоторое время просто смотрела на зажатый в руке телефон, а потом положила его в сумку.

Максим умел подавлять ее, всегда и во всем. Да она всегда сама себя подавляла. Стараясь ему угодить.

Поэтому и сейчас быстро закинула сумку на плечо.

Почему она не может остановить себя от того, чтобы каждый раз ему подчиняться, когда он требует подчинения?! Нет, он никогда не подавлял ее физически, никогда такого не было. Но порой он говорил таким голосом и смотрел в глаза таким взглядом, подавляющим ее волю, способную, казалось бы, к ничтожным попыткам сопротивления. И она сдавалась. Мгновенно перегорала, как спичка.