Вот они и перлись сейчас на яхту после короткой прогулки. Среди десятков белоснежных судов, разместившихся на глади залива подобно удивительным живым существам, каким-то космическим птицерыбам, его яхта по имени «Мрия» (по-хохляцки — «Мечта», что звучало в данный момент весьма оптимистично) была самой большой, дорогой и красивой. Но и это не утешало. Не радовало. Как в том анекдоте: «Вы мне елочные игрушки продали фальшивые!» — «Как это фальшивые?!» — «Не радуют!..»

— Сходи, проверь, — кивнул Серов телохранителю Николаю, делая Троицкому знак, чтобы тот посидел пока в катере. Босс скрипнул зубами.

— Демьяныч, таблетки, — в обязанности другого телохранителя, Димы, входило напоминать шефу о времени приема лекарства от головной боли.

Серов предупредил Диму, что максимальный «плюс-минус» не может превышать четверти часа. При Сталине, напомнил Серов, пятнадцатиминутное опоздание приравнивалось к прогулу, а за прогул давали десять лет лагерей. А поскольку «архипелага ГУЛАГа» в распоряжении команды нет, то Диме за соответствующее опоздание придется просто оторвать голову. И скормить ее рыбам. И хотя знакомы они были давно и прошли вместе немало опасных испытаний, Дима не сомневался что угроза эта — не фуфел.

Впрочем, он и без того честно заботился о здоровье шефа.

Николай меж тем осматривал яхту. Там, как и предполагалось, не было никого, кроме Мошкарина — низкорослого, кривозубого и крайне неопрятного человека, который, однако, на чужую собственность чистоту наводил — как Бог.

— Я тут все вылизал! — браво доложил Мошкарин. — Чище, чем у английской королевы. Даже рынду надраил. Блестит, как у кота яйца!..

Медная рында — корабельный колокол — действительно блестела на солнце, как золотая.

— А гальюн? — строго спросил Николай.

— Обижаешь… Сверкает!..

— А сам-то чего такой грязный?

— Да тут бани нету.

— Хорошо. Иди в катер, я тебя отвезу.

Николай протянул подопечному 50 евро. Мошкарин с благодарностью принял деньги, мелко покивал. У трапа он столкнулся с Троицким, поклонился. Михаил Демьянович брезгливо поморщился и первое, что спросил, зайдя в кают-компанию:

— Что за вонючка?..

— Уборщика нашли. Мошкарин фамилия.

— Русский? — нахмурился Троицкий.

— Ну. Из Пензы.

— Баранки гну!.. Родину позорит вонью своей. Чтобы ноги его здесь больше не было!..

Николай понял слова шефа по-своему, тут же вышел на палубу и сообщил пензюку (он полагал, что именно так зовут уроженцев Пензы), что шефу срочно понадобился катер и Мошкарину придется добираться до берега своим ходом.

Уборщика это нисколько не смутило — он бодро нацепил на спину прорезиненный рюкзак со своим скарбом, легко прыгнул в залив и погреб к берегу, успев при этом приветливо помахать яхте рукой. Троицкий невольно улыбнулся.

— Акула сзади! — крикнул остроумный Дима. — Смотри, чтобы «болт» не откусила!..

— Где он живет-то?.. — спросил смягчившийся Троицкий. Таблетки к этому моменту подействовали, головная боль отступила.

— Да прямо на пляже, под лодками.

— А убирает вроде чисто… — Троицкий с сомнением глянул по сторонам, провел пальцем по поверхности стеклянного столика. Пыли не было.

— Чисто, Демьяныч! — подтвердил Дима, который явно симпатизировал уроженцу Пензы. — И берет всего полтаху, а эти долбаные арабы — в два раза дороже. И делают хуже. А этот вон как все к вашему приезду подготовил. Хоть сейчас в кругосветку!..

— Ладно, пусть ходит, — благодушно махнул рукой Троицкий и потянулся за виски. — А в кругосветку я бы с удовольствием…

— Демьяныч, не советую, — всерьез среагировал Серов. Своей избыточной осторожностью он все больше раздражал Троицкого.

— Что ж мне теперь, вечно в этой дыре сидеть?

— Времена такие, — уклончиво ответил Серов.

— Времена, блин…

— А французы тебя точно не того?.. Не сцапают? — спросил Николай.

— Зассат!.. — ухмыльнулся Троицкий. — Сами же мой фильм выбрали — и арестовать?.. Их тогда киношники с дерьмом смешают.

— На премьеру-то нас возьмешь?

— Ну, — снова усмехнулся Троицкий, — если пообещаете, что не будете сопли фраком вытирать….

— Слушай, Демьяныч, — не унимался охранник, — а эта ветка пальмовая — она, типа, сама по себе?… Или к ней бабосы положены?

— «Бабосы», как ты, Николай, их называешь, — назидательно произнес хозяин, — к «ветке», как ты ее называешь, не положены. Это… как бы тебе объяснить… типа, звания «вор в законе». Один раз получил — всю жизнь кайфуешь. Только ветку нам вряд ли дадут. То что мы в официальном конкурсе — это уже громадная удача. Тут, понимаешь, главное не победа, а участие. Типа, как на Олимпиаде…

Про Олимпиаду Николай слышал. Сам из боксеров вышел, из кандидатов в мастера. Шефа своего он не очень понимал. Вот и инвестировал бы в спорт. Прикупил бы дюжину юных боксеров, вложился бы — там чемпионы столько зашибают, что мама не горюй. Одного Тайсона вырастить — все расходы мигом окупятся. А то сколько спортсменов в бандюки подались — и все потому, что у спонсоров другие интересы.

Ну или прикупить хотя клуб футбольный, как это теперь модно. Скажем, «Шинник» (Николай был родом из-под Ярославля). Тоже дело понятное. Купил пару бразильцев, пару хохлов — и вперед! А тут кино какое-то. Церемонии. На собственную премьеру без фрака — ни-ни. Да еще и арестовать могут…

Размышления Николая прервала тягучая песня на знакомый мотив. Пел человек столь густым насыщенным басом, что слов было не разобрать. Понадобилось некоторое время, чтобы расслышался русский язык:

На речке, на речке, на том бережочке

Мыла Марусенька белые ножки…

— Маруся еще какая-то!.. — поморщился Троицкий.

Бригада высыпала на палубу. Мимо яхты плыл, неторопливо двигая веслами, жутко бородатый мужик в синем зачуханном комбинезоне. По сторонам не смотрел. Тянул себе:

На речке, на речке, на том бережочке

Мыла Марусенька белые ручки…

— Это еще что за чудовище? — оторопел Троицкой. — Что-то рожа больно знакомая…

— А это, босс, тот самый… — защелкал пальцами Дима. — Как его… Овцов. Известный путешественник.

— Не Овцов, а Пастухов! — поправил Серов. — Тимофей Пастухов. Который гонял на полюс с собаками.

— А теперь, значит, в Каннах отогревается? — хмыкнул Троицкий.

— Собирается Атлантику на веслах переплыть, — пояснил Серов. — По пути древних французов. Или римлян. Хрен их разберешь… Все одно — нерусь!..

На самом деле однофамилец шефа Лубянки прекрасно отличал французов от римлян. Он вообще был человеком подкованным. Шутить как можно тупее — осталось его привычкой с девяностых, когда кандидату технических наук и бывшему доценту пришлось вписываться в разношерстный мир «нового русского бизнеса». С тех пор утекло много воды и крови, но от «простых» шуток Серов так и не отучился.