— Есть кто живой?

— Ик! Есть! — заорал Павел. — Выпустите, ик, меня!

— Сейчас попробуем, — откликнулся обладатель надтреснутого голоса. — Вот дойду, и попробуем.

«Дойдет он через час, не раньше, — трезво оценил возможности невидимого собеседника Павел. — Я-то, наверное, сейчас этаже на четвертом, а этому типу никак не меньше восьмидесяти. И бегает он нельзя сказать чтобы быстро».

Снизу по-прежнему слышалось шарканье, сопровождаемое астматической одышкой и надсадными охами.

— Слушайте, а вы разве мастер? — прокричал Павел.

— Он самый, — отвечали снизу.

— Василий Васильевич? — по-прежнему сомневался мальчик.

— Именно, — подтвердил надтреснутый голос. — Других у вас нету.

«И результат налицо, — пронеслось в голове у Павла. — Вон как хорошо лифт починил. Надеюсь, он хоть выпустить-то меня сумеет».

Старичок, по-прежнему кряхтя и охая, добрался наконец до кабины. Павел услышал сосредоточенное сопение. Видимо, мастер что-то внимательно изучал. Это продолжалось несколько минут. Затем Василий Васильевич заколотил в дверь.

— Ты еще тут?

— Ик! Тут, — подтвердил мальчик.

— Ну, да-а, — послышались философские интонации в голосе мастера. — Деться тебе вроде некуда. Плохо дело. Не поедет лифт-то.

— Как не поедет? — с ужасом выдохнул Павел.

— Очень просто, — со спокойствием и невозмутимостью, свойственными глубокой старости, продолжал Василий Васильевич, — подшипник сдох. Сперва мы с тобой попробуем дверь отжать. Давай действуй.

Павел попытался последовать совету мастера. Створки слегка разошлись, однако в столь узкое пространство толстый Павел пролезть никак не мог.

— Давай сильней, — слабым голосом скомандовал Василий Васильевич.

Однако, как Павел ни старался, створки больше не расходились.

— Ик! Не могу, — пропыхтел он и убрал руки.

Створки немедленно захлопнулись. — Эх ты, слабак, — захихикал мастер. — Я в твои годы кочергу узлом завязывал.

«Но это было очень давно, — отметил про себя Павел. — Если вообще когда-нибудь было».

Он успел разглядеть старичка в образовавшуюся щель. На голову ниже Павла, Василий Васильевич сложением больше всего смахивал на мумию из египетских пирамид. Казалось, дунь, и он улетит. Видимо, это был очень опытный мастер. Он наверняка чинил лифты еще на заре двадцатого века.

— Ладно, — произнес ветеран лифтовых дел. — Ты тут меня подожди, а я наверх, в машинное. Попытаюсь мотор запустить. Может, на пол-этажа и поднимет. Только ты стой у стеночки. А то кто его знает, что может с дверями случиться. Неровен час высунешься, а тебе голову оторвет. Вот у меня в пятьдесят втором году случай был. Одна тоже в кабине застряла, а потом и-их… Тяжелый случай. Даже вспоминать не хочется.

Павел поежился. И на всякий случай спросил:

— Может, не надо мотор-то пускать?

— Надо, — уже откуда-то совсем сверху откликнулся мастер. — Да ты, парень, не боись. Будешь меня слушаться, жив останешься.

Павел, который вообще-то не отличался робостью, отошел к задней стенке кабины и замер. Через некоторое время лифт дернулся, затем снова остановился. Двери раздвинулись. Мальчик пулей выскочил на лестничную площадку и кинулся по ступенькам вниз.

— Погоди! — прокричал сверху Василий Васильевич. — Ты мне еще помочь должен!

Мальчик, однако, не остановился. Его давно уже ждали друзья.

— Где тебя носит? — набросились на него ребята, едва он вошел в квартиру Марго Королевой.

— Мы тебе целых пять раз звонили, — с осуждением произнес худой долговязый Герасим Каменев по прозвищу Каменное Муму.

— Позор-р, — раздался сиплый голос из коридора. Это был огромный зеленый с красным хвостом попугай Королевых по имени Птичка Божья.

— Ну, извини, — усмехнулся Павел. — Знаешь ли, задержался.

Попугай склонил голову набок и, покосившись на Павла Лунина одним глазом, веско изрек:

— Непр-редвиденные обстоятельства.

— И, между прочим, он совершенно прав! — расхохотался Павел.

— Ждем тебя, ждем, — проворчал Герасим.

— Я — ор-рел! Гер-расим — тр-рус! — внес свою лепту в разговор попугай. Затем, презрительно свистнув, с достоинством удалился в комнату бабушки Марго, Ариадны Оттобальдовны.

Ребята прошли в гостиную Королевых, где на столе была расстелена стенгазета под названием «Новогодний калейдоскоп», которую друзья наконец собирались сегодня доделать.

— А Наташка где? — обвел глазами комнату Павел.

— Луна, да ты никак по Наташке соскучился? — с ехидным видом всплеснула руками светловолосая, голубоглазая Варя Панова.

— Совсем не соскучился, — невозмутимо ответил Павел. — Просто хотел узнать. Она чего, тоже опаздывает?

— А вот и не угадал, — продолжала Варя. — Нашу дорогую Дятлову сегодня к нам не пустили. Она с младшим братом сидит.

— Ясно, — кивнул Луна и плюхнулся в глубокое кресло.

— А где же ты все-таки был? — полюбопытствовал Иван Холмский, которого Луна, чтобы не быть банальным, прозвал Пуаро.

— Одним словом не скажешь, — устало выдохнул Павел.

— Естественно, одним не скажешь, — фыркнула Варя. — Потому что Паша обедал. И ел первое, второе и третье.

— Ни фига он не ел! — с ходу вступил в очередную полемику Герасим. — Потому что если бы он обедал, то был бы дома. Если бы он был дома, то подошел бы на наши звонки. А Пашка трубку ни разу не взял.

— Ну, Герочка, — с притворным восторгом воскликнула Варя. — Какая мощная аргументация. По-моему, тебе давно уже пора диссертацию защищать.

Каменное Муму нахмурился.

— Во-первых, отстань, Варвара. А во-вторых, я знаю, что говорю.

— Слушайте, — вклинился в их спор Луна. — Вы как, хотите, чтобы я рассказал, почему задержался? Или, может, сами за меня расскажете?

— Нет уж. Лучше ты, — чуть вздернулись уголки губ у темноволосой Марго.

— В общем, сперва я действительно обедал, — начал издалека Луна.

— Ну, я ведь говорила! Чтобы наш Пашенька да не поел, — не удержалась от очередной колкости Варя, про которую Герасим часто говорил: «С виду она ангел, а в действительности сущий варвар».

— Дело не в этом, — отмахнулся Луна. — Я как раз доедал бутерброд, когда зазвонил телефон.

— Очень интересная подробность, — опять вмешалась Варвара.

— Между прочим, подробность важная, — на полном серьезе возразил Каменное Муму. — Теперь лично мне ясно, почему Луна не брал трубку, когда мы звонили. Он не мог говорить с полным ртом.