здоровенькая, скачет козой, малыми гирьками жонглирует, да ещё и кувыркается потешно.

А говорю тебе, конопатая она — с головы до ног. Во-от, а другие-то дети завидовали, что ли. Дразниться взялись: Таньша Рыжая, да Таньша Ржавая… Эге, а кувшины-то дно показывают! Эй, хозяин!

А эта хоть и телом крупная, а умом — та же девчонка обидчивая. Ну, в рёв опять, в слёзы. Мальчишки вокруг мухами навозными вьются и травят пуще прежнего: Рыжая да Ржавая. А Таньша вдруг возьми, угомонилась, схватила самого заводилу за ноги — и давай над собой крутить! А когда остальные-то сунулись приятеля отбивать, ох, и наваляла она им! И вопила, говорят при этом то, что от клоуна ихнего, пьяного в стельку не раз слышала: «А в жбан кому?! Кому в жбан дам?!». Понял, да, какая с тех пор к ней кличка прикипела? Вот, за это тоже, давай.

Мальчишки, слава богам, все живы остались, только в синяках да грязище. Ихние же родители им уши накрутили, ну и так, для разговору, к отцу-матери Таньши приходили. Чтоб они своё чадо, значит, тоже в укороте держали. А как эту козу удержишь, когда о том времени к цирку сказитель присоединился и всяких историй девке по вечерам коробами сказывал? Вот ей в голову-то её стукнутую-то и упало: захотелось всенепременно героем стать, воином отважным, ну или на худой конец — ратником княжьим.

И ведь стала! Как в юношескую пору вошла, припёрла батюшку к стенке фургона (а к тому моменту папашу своего уже головы на три обогнала) и гудела трубой, чтоб доспехи ей выправил, дал благословение и до крепости княжеской сопроводил. Вот это я сам видел, вот этими самыми глазами: когда семейка вся эта в крепость пришла, и рыжую нашу, в латы закованную, что твой самовар, стражники за ворота пытались выпихнуть, бы-гы-гы! Она их там сама всех положила и чуть в блины не раскатала, да капитан выскочил. Наорал и на стражников, и на цирковых, и на Таньшу. Но мужик он у нас сметливый, оглядел эту громадину, оценил. Попросил показать, чего умеет да как с оружием обращается. С оружием-то у неё не очень вышло, с мечами да копьями. А вот когда она брёвнышко в руки взяла, которое для ремонта какого-то к стене прислонили, да разметала в два счёта попёрших на неё ратников… В общем, взяли её крепость, в качестве «ударной единицы особого назначения», во как!

Мужик тамошние задирать девицу опасались. Зато восхищались — сил никаких не было! Ведь ты вообрази, стати у неё — во! Что сверху спереди, что снизу со спины. Грудной доспех у неё — натурально как вон те котлы, в которых хозяйка здешняя готовит. Что ты моргаешь? Вот представь, два таких котла — спереди блестят, грудь, значит, Таньшину прикрывают. А сзади, пониже спины, тоже всё налитое и круглится соблазнительно, аж дух захватывает. За это вот, стражники про меж собой, звали ей Таньшата Железные Мячи! Но с уважением так, знаешь, с восхищением. Давай, за те мячи, и за всё, на что приятно посмотреть.

Таньша про меж тем нрав проявляла крутой, никого к себе не подпускала и службу честно несла. Науку воинскую, какую смогла, осваивала, на патрули выходила. А тут у нас как раз война приключилась, с соседями зловредными. И крепко ж они нашего князя прижали, что тот клич по всем окрестным крепостям кинул, в армию созывая. Да-а, и я там был, а куда деваться? У тех, у соседей-то, у кегалей, воинов испокон веку было больше, а тут им ещё и жрецы ихние напели, мол, какое это благое дело — нас, значит, по миру пустить.

Вот, все на призыв откликнулись, а Таньшу — мать попыталась удержать, прикинувшись занемогшей. Только дочерний долг хоть и великая вещь, а Таньша — ещё и солдатом числилась. Как разгадала материнскую уловку, пешком к месту предстоящей рати побежала! Вот как была, в доспехах этих своих да с любимой забавкой боевой — тем самым брёвнышком, которым на первом испытании отмахивалась, так и побежала. Только теперь тот дубинатор железом в три слоя был окован… Говорят, дракон ей поперёк пути попался, колдунами кегальскими натравленный на селение одно наше. Был дракон — и не стало, как под то «полешко» таньшино попался. За это — вздрогнем!

Из-за змеюки огнедышащей она малость опоздала к началу битвы. Выскочила она на холм, у подножия которого всё и завязалось, увидела, что крепко княжескую армию теснят, вот-вот опрокинут. Вот говорю ж тебе, гиря та, что по голове ей в детстве прилетела, сильно что-то ей в мозгах подвинула. Я там был, видел, как она с того холма покатилась. Натурально: свернулась в такой вот железный комок и покатилась! Посносила всех кегальских пехотинцев, что уже к самой княжьей ставке подступили. Потом как вскочила, как давай своей дубинищей размахивать. И орала всё время: «А кому в жбан?! Кому дать в жбан?!»1.

Всю битву своими воплями заглушила, перепугала вражеских воинов до полной невменяемости. Им, видать, со страху почудилось, что она не одна, а целое великанье войско подоспело, ну. И дёрнули прочь, только пятки сверкали. А Таньша — за ними, и всё в жбан обещает надавать. А мы за ней, тоже как ополоумевшие орём. Князь наш — чуть не вровень с девицей мчался, верхом, правда, сабелькой размахивал. Воодушевились мы все, в общем. Так что давай, булькай.

Добежали мы таким манером уже почти до ставки противника. И тут видим — страсть какая! Из шатра предводительского выходит натуральный великанище, весь в железе чёрном и с кованой дубиной! Князь наш хоть и в угаре тогда был, быстренько коня осадил. Только слышали мы все о вожде кегалей, думали, россказни всё это, что ростом громаден и неуязвим. Арбалетчики наши в него для пробы пальнули, так все болты отлетели, только звон стоял! Ну, тут все мы подумали, хана нам, хоть всей оставшейся армией на этого навались. Назад подались от растерянности…

А Таньше — хоть бы что! Даже не заметила, что мы отстали. Как летела, словно комета рыжая, так и наскочила на этого и давай своей дубиной охаживать. Вот говорю тебе, от грохота этого чуть не оглохли мы там все! А этот, громадный стоит, хоть бы шелохнулся. Таньша уже об него оружие своё изломала до лохмотьев, налетала всем телом, пытаясь свалить. Потом обхватила — ну вот прямо как я эту кружку! — руками и