«Ещё бы им не терроризировать», — подумала я, методично ударяясь головой о столешницу. За что мне всё это?

В прошлом году шеф мне ответственно доверил писать статью об унитазе, который случайно выкинули с космической станции. Он у них сломался вроде как. Так вот. Во время замены что-то у них там не так пошло, и унитаз катапультировался в открытый космос. Зашибись статья, не правда ли?!

А в тот же день метеорит огромный упал, между прочим. Но эта статья досталась… Угадайте кому.

— Хмелевская, что вы решили? Над каким материалом работаете? — раздался неожиданный голос шефа над ухом.

— Беру собак возле фабрики, — хмуро посмотрела на начальство. Жаль взглядом невозможно покалечить. Я бы ему импотенцию устроила. Тогда бы хоть какая-то надежда на честное распределение материала была бы.

— Не надоело писать о всякой фигне? — расплылся шеф в гаденькой улыбке.

— Что вы, Геннадий Александрович! Голодные собаки — это не фигня. Люблю животных, знаете ли. Хочу бороться за их права. Я напишу такую статью, что всем станет жаль несчастных зверушек, а покусанных распнут путём народного негодования.

Я понимала, на что намекает шеф. Он специально меня выкуривает из редакции. Хмелевская — это рыбья кость, застрявшая в его горле. Он меня принял по протекции декана, как студентку, окончившую журфак с золотой медалью.

Я так радовалась тогда! Молоденькая наивная дурёха, полагающая, что её приняли в крупную редакцию за талант и усердие. Первая же рабочая неделя опустила меня на грешную землю. Геннадий Александрович не стал долго ходить кругами. На второй день мне было ясно дано понять, каким образом в этой редакции становятся успешными журналистками.

Не буду описывать квест, который мне пришлось пройти, пока я добиралась до несчастного завода. Скажу одно. Раз сто я помянула шефа всеми добрыми словами, какие только имелись в моём лексиконе.

Кстати, собачки оказались вполне себе милыми в отличие от местного сторожа. Подозреваю, что это он распускает такие гадкие слухи, чтобы сжить ни в чём не повинных зверушек со свету.

Я не поленилась и раскопала биографию работничка по кличке Шлагбаум. Сейчас передо мной лежало его досье вплоть до дня, когда он впервые огласил мир своим криком.

Мои подозрения утвердились, когда я прочитала о первых десяти годах жизни Шлагбаума. Не спрашивайте, откуда у меня появилась эта информация — журналистская тайна. Но детство у мужика было так себе. Воспитывался он бабушкой, которая ненавидела всех вокруг. Подозреваю, что и внука тоже.

Мальчик был предоставлен сам себе и очень часто ошивался на всякого рода стройках и заброшках. По итогу был постоянным клиентом местного травм пункта. В том числе и с укусами собак. Ненависть к четвероногим у него только зарождалась. Пышным цветом расцвела, когда Шлагбауму исполнилось двадцать.

Тогда он нарвался на какого-то отморозка с питбулем. По итогу тридцать швов. С тех пор мужика клемануло. Он борется с собаками, будто они единственное и безусловное зло этого мира.

— Жаль мне тебя, Шлагбаум, — пробормотала под нос, набирая текс статьи, — но твои фобии не повод приговаривать к смерти ни в чём не повинных существ.

Закончив писать статью только к утру, со стоном поднялась из-за стола и отправилась на кухню варить кофе.

Блин, завидую мужикам. У них всё с этим проще. Есть талант — имеешь карьерный рост.

А что делать нам, порядочным женщинам? Правильно! Пытаться выжить и выкрутиться за счёт своего ума. И немножко надеяться на счастливый случай. Неужели мне суждено до пенсии писать истории жизни шлагбаумов?

Но у судьбы всё же были свои планы на мой счёт. Неожиданно раздался звонок мобильного. Посмотрела на экран и вопросительно подняла бровь. Звонила моя приятельница. Она работала в БСМП реаниматологом. И её звонка в семь утра я уж никак не ожидала.

— Привет, — нажала «принять».

— Лерка, — зашептали в трубку. А это ещё страннее. — Похоже, у меня для тебя сенсация! Нужно срочно встретиться! Только никому не говори, что я звонила.

«Боженька, неужто ты повернулся ко мне передом?» — вспыхнула в голове радостная мысль, искря залпами фейерверков.

Сознание возвращалось вспышками. Крики Демогона врывались в затуманенный мозг непонятной белибердой, взрывая его острой болью. Я снова нырял во тьму. В моменты прозрения я догадывался о том, что регенерация тела идёт медленно. Или возможно совсем отсутствует.

— Тоже мне дракон, — тяжело, с нотками серьезного разочарования, громко вздохнул над моим ухом мой психотерапевт. — Еще пару часов и подохнет, как обычная ящерица.

— Зат-к-нись, — коротко сообщил я о своём воскрешении. Попытался перевалиться из неудобной позиции на боку на спину. Тело тут же прострелило молнией по всей длине, и эту идею я оставил на потом.

— Ты смотри-ка! Полчерепа снесло, а он еще разговаривает, — не смог скрыть радости Демогон и бодро выдал мне отличный диагноз: — Значит, та половина мозга была не нужна! Лишняя половина! Чик и всё!

Его вопли ударили молотом по моей голове. Волной прошлась боль по всему черепу, и где-то дико зазвенело внутри, медленно переходя в жуткий шум. От болевого шока перехватило дыхание.

— Слышишь, нейрохирург недоучка, — прорычал я сквозь зубы, — зат-к-нись!

Спираль из разнообразных болевых ощущений крутанулась в голове. Меня резко затошнило. Дальше снова помню смутно. Кажется, меня стошнило, и похоже прямо на психотерапевта, но это не точно. Хотя надежду я не оставлял что так все и было, пока меня крутило на виражах космических каруселей.

— Эй, драконище, ты издох уже? — меня пнули в сапог. Не больно, но обидно. Сволочь пушистая.

— Нет, — язык едва пошевелился. Мой шёпот был почти беззвучным. Во рту сухо и словно посыпано песком, как в пустыни. По ощущениям я пробыл в отключке не меньше суток. Почему же так долго восстанавливается тело?

— Вторые сутки пошли, как ты тут корячишься. Может, сдохнешь наконец-то, а то шаттл наотрез отказывается двери открывать, пока ты жив, — издевательски-умоляюще попросил Демогон. — Пжалуста, — мне показалось, что он всхлипнул.

Попытался гаденько улыбнуться, но не получилось. Откровенно позлорадствовать не смог, но на душе стало приятно — шаттл не откроется, пока я жив. Он ждёт либо моего сигнала, либо остановки моего сердца. На приказы психотерапевта программа шаттла не рассчитана.

Шевельнул пальцами руки. По ней побежали мурашки, и внутри отозвалась магия. Осторожно выдохнул и принялся чинить своё тело. На мне не было живого места. Всё переломано. Удивительно, что мозги остались внутри черепной коробки, а не были раскиданы внутри шаттла по стенам. Демогону невероятно повезло, что он не пострадал при падении.