Потом в складе артснабжения нашли выстрелы семидесятишести, что валялись на полу среди разбитых ящиков. Хоть осколочные и фугасные, бронебойных нет, а всё же хорошо! Пушка-то посильнее винтовки будет. Начали загружать. Но спешили и не смотрели на маркировку. А потом это нам боком вышло.

Загрузили уже все места под боекомплект, а ещё снаряды валяются. Не оставлять же! Ну сунули сверх БК ещё, наверное, штук 20 снарядов. Всего их у нас под сотню было. Потом нашли и патроны. Пусть вылежавшие срок, но патроны. Для пулемёта! Так что были мы теперь не пугачом, а настоящей силой! Уж совсем уезжать собрались, когда майор притащил нам четыре танкошлема, хоть рваненьких, а всё ж голову поберечь следовало.

Ну и, конечно, воевать все разохотились! И командир наш задачу скорректировал: не просто прорваться через Минск, а прорваться, нанеся противнику наибольший урон!

Вот так и пошли мы в бой. Собственно, я самого боя почти не видел. Заряжающим стоял у пушки, не особо до оглядываний было. Тем более, у танка переговорного устройства не было, да и мой перископ разбит был — только в пулемётный прицел что-то видно, и то лишь когда пушка заряжена.

Но сперва глядел я в него, так как долго мы ехали без выстрелов. Помню сначала какие-то посадки, потом домики, немцев на улицах почти не было. Помню велосипедист неуклюже крутил педали перед нами. Ну и докрутился. Сержант подмял его легко. Потом несколько немцев курили на крыльце, хотел дать по ним очередь, но майор махнул мне рукой, не надо, мол. А уж когда проскочили трамвайные пути, увидели, как их цельный грузовик набивается! А позади него бронемашина стоит. Ну тут и вдарили башнеры из пулемётов по машине-то. Танк остановился, а майор ахнул из пушки по бронемашине. Попал или нет, я уж не знаю. Я кинулся пушку заряжать. И вот тут понял, какую мы ерунду створили. Гильза-то в казённик не лезет. Закраина больше по диаметру! Оказывается танковая пушка-то только «бобиковы» снаряды кушает. Кинулся маркировку на снарядах разглядывать! Какое там? Едва вижу. Пока лампочку не нашёл ничего не вышло. Ну, тут уж получше пошло. Я снаряды в казённик закидываю, а майор с пушки, как с пулемёта садит, один за другим! А у меня другая забота: куда девать нестрелянные дивизионные выстрелы-то? Под ногами они сильно мешаются. К счастью, тут канонада прекратилась, и я смог воткнуть их во вращающуюся укладку под сиденье на место потраченных осколочных.

Потом я опять прильнул к прицелу. Наш мехвод разогнался как очумелый и то и дело нарушал правила движения. То машину с дороги столкнёт, то по мотоциклу проедет. А уже за Свислочью с горки вдруг по нас вдарила пушка «тридцатисеми» противотанковая. Вдруг по башне, как в колоколе: «Бумм! Бумм!» Майор быстро башню туда вертеть, а я уж понимаю, что колпачок со взрывателя свернуть надо. Потянулся в карман за пассатижами. И что я снаряды заранее к стрельбе не подготовил? А по башне опять: «Бумм!»

Тут наша пушка в ответ рявкнула, что уставший пёс, а потом ещё два раза. Больше не звонили нам по башне. И опять поехали себе. Потом нас обстреливали ещё раза два или три, не помню. Но не пробили броню-то.

Я уж совсем расслабился и подумал, что уйдём мы, но вдруг кончились «бобиковы» выстрелы, остались только дивизионные. Так что пушка наша беззубой стала. А тут, как назло, по нас опять барабанить снаряды начали и не с одной стороны, а аж с трёх. Вот тут страшно стало.

Как загорелся танк, не помню я. Меня вроде как оглушило при взрыве снаряда внутри башни. Упал на днище, очнулся от жара — танк горит. Полез выбираться. Не почувствовал сперва, что обожгло мне руку и бок. Вылез с тлеющей рубахой. У плетня увидел майора нашего — ничком лежал. Дальше в проулке перестрелка — немцы преследовали наших, что остались в живых.

Я взял у майора его наган и пошёл к домам. Думал, вот сейчас немцы на меня нападут, а их нет. Хотя нет, вроде бежал я… Короче, поймали меня не немцы, а бабы местные и в подпол спрятали, так жив и остался…

А что потом? А потом попал к партизанам, в сорок третьем вывезли меня на большую землю. Проверили мою историю. Поверили, наверное… — рассказчик помолчал… И неожиданно закончил: — А танк этот Т-28 — хороший танк! Никому не дам ругать его зазря!», — так рассказывал о своём знакомстве с танком Т-28 ветеран Великой Отечественной войны Фёдор Наумов.

(Запись и литературная обработка М. Свирина, 1980 год).

Танк Т-28, брошенный из-за потери гусеницы на шоссе Белосток — Слоним. Западный фронт, июнь 1941 года. В состав какого подразделения входила эта машина, неизвестно (фото из архива В. Марковчина).

Шестнадцатитонный танк «Виккерс» A6E1 перевозится к месту испытаний танковым трейлером «Скаммел». Лето 1930 года (RAC Tank museum).

В конце 1920-х годов в СССР началась разработка так называемых «манёвренных танков». Под этим подразумевались боевые машины, «способные оказать требуемое содействие при преодолении укреплённых позиций манёвренного типа, то есть сооружённых в течение непродолжительного промежутка времени».

Однако разработанный в 1930 году под руководством С. Шукалова манёвренный танк Т-24 оказался довольно сложным и дорогим, имевшим большое количество недостатков, для устранения которых требовалось время. Поэтому для дальнейшей разработки таких машин советским конструкторам пришлось прибегнуть к зарубежному опыту.

В это время танкостроение активно развивалось в трёх странах — Англии, Франции и Германии.

Англичане вели свои работы, активно освещая и рекламируя их в печати. Расчёт делался на возможные заграничные заказы — потребности собственной армии в танках были в то время весьма скромными.

Германия, которой Версальским мирным договором запрещалось иметь бронетанковую технику, напротив, вела все разработки тайно. Франция же главным образом ограничивалась попытками модернизации своих многочисленных Рено FT-17.

В 1926 году британская фирма «Виккерс» начала разработку новой боевой машины, которая в перспективе должна была заменить в войсках танки Mk I и Mk II, принятые на вооружение в 1924–1925 годах и имевшие массу недостатков. При конструировании основными требованиями Военного департамента были: усиление вооружения по сравнению с Mk I, II и масса не более 15,5 т, чтобы танки могли использовать стандартный армейский понтонный мост грузоподъёмностью 16 т. Первый проект танка, получившего обозначение A6 был отвергнут военными — он имел три пулемётных и одну пушечную башни и не укладывался в 16 т. В ходе переработки чертежей число башен сократилось до трёх, и в 1927 году фирма «Виккерс» изготовила два прототипа, получивших обозначения A6E1 и A6E2. Внешне обе машины были очень похожи и отличались лишь типом трансмиссии — на A6E1 стояла обычная четырёхскоростная коробка передач Armstrong-Siddley, а на A6E2 — швейцарская коробка Winterhur/SLM. В качестве силовой установки на танках использовался 180-сильный карбюраторный двигатель Armstrong-Siddley V8 с воздушным охлаждением. Вооружение размещалось в трёх башнях — большой (47 мм пушка и 7,71 мм пулемёт) и двух малых (по два 7,71 мм пулемёта в каждой), экипаж состоял из шести человек, бронирование 9–14 мм, масса 16 т (впоследствии эти танки стали широко известны как «шестнадцатитонники», или «Виккерс» 16-тонный).