Это был её голос.

— Дорогие товарищи телезрители! Начинаем концерт по вашим заявкам. Пам-парам-пам-пам-парам!

Круглощёкая улыбчивая девчонка лет десяти, стоя на табуретке, плавно взмахивала ладошками, словно дирижировала невидимым оркестром. Смешные торчащие косички с завязанными на концах бантами подпрыгивали в такт её движениям.

— И первым номером нашей программы выступает… выступа-а-ает… — она набрала в лёгкие побольше воздуха, но всё ещё медлила — тянула интригу. — Алла-а-а-а-а… Пугачёва!!!

С грохотом спрыгнув на пол, отчего взметнулся вверх подол её коричневого форменного платья, девочка чуть не опрокинула табурет. Раскланиваясь перед воображаемой публикой, она на глазах перевоплощалась из конферансье в знаменитую певицу и поправляла несуществующие рыжие локоны.

— Арлекино! — объявила она сама себя в рукоятку от скакалки, служившую ей микрофоном, а затем торжественно вскинула одну руку вверх и запела пронзительным звонким голоском:

Завершив исполнение коронным пугачёвским смехом, девчушка практически без паузы продолжила «концерт по заявкам» песней из фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Загадочно стреляя глазами, подобно актрисе Наталье Селезнёвой, она кружилась по комнате, приплясывала, притопывала, залихватски подмигивала воображаемым телезрителям, принимая от них воображаемые же цветы, выразительно поводила плечами, с чувством прижимала руки к сердцу и заливалась соловьём:

Закончить номер ей так и не удалось — помешал звонок в прихожей. Девчонка на мгновение остановилась посреди комнаты, не сразу сообразив, на каком свете находится. Постепенно приходя в себя, она бросила взгляд в сторону настенных часов с кукушкой и в ужасе ахнула. Уже половина шестого! Мама её убьёт…

Звонок повторился — уже куда более настойчиво и раздражённо. «Убьёт, точно убьёт», — с обречённым вздохом подумала доморощенная артистка и поплелась открывать.

— Ты спишь, что ли? — переступая порог, устало выдохнула молодая белокурая женщина. За руку она вела насупленного мальчишку. — Трезвоню, трезвоню… А почему в школьной форме до сих пор?

— Не успела переодеться, — девочка торопливо присела на корточки и стала помогать младшему брату расстегнуть сандалики. Она предчувствовала неминуемую выволочку за своё разгильдяйство и сейчас изо всех сил старалась не встречаться с матерью глазами.

— Оставь его, пусть сам разуется, — с привычной строгостью велела мама. — Большой уже. Артемий, снимай сейчас же свои сандалии!

Мальчик скорчил страдальческую гримаску и жалобно заныл:

— Не хочу… не могу… не буду… у меня не получается…

— Что тут сложного, я не пойму? — с досадой воскликнула мать. — Господи, тебе уже шестой год, а ты до сих пор не умеешь толком ни одеваться, ни обуваться. Каждый день я вынуждена выслушивать жалобы от воспитателей на твою неаккуратность и беспомощность… За что мне это наказание?!

— Ну Тёма же у нас особенный, — негромко заметила сестра, продолжая возиться с сандалиями. — Не всё у него пока получается сразу… но я уверена, что он обязательно когда-нибудь научится.

— Особенный? — ядовито переспросила мама. — Милая моя, в медицине нет такого термина — «особенный ребёнок». Есть только «ребёнок с задержкой психического развития», что синонимично понятию «умственно отсталый».

— Тёма не умственно отсталый! — сестра оскорбилась за братишку чуть ли не до слёз. — Посмотри, как много и хорошо он читает, хотя некоторые его ровесники даже буквы не все выучили! А как он красиво рисует, строит модели самолётов, кораблей и роботов!.. А память у него какая!..

— Такая, что до сих не может толком запомнить, как пользоваться туалетом, и что по утрам и вечерам надо обязательно чистить зубы, — в тон ей подхватила мать. — А уж одеться и раздеться самому — вообще непосильная задача. Уж насколько ты у меня непутёвая, руки-крюки, но братишка даже тебя переплюнул в своей полной неспособности сделать что-либо нормально…

Девочка проглотила обиду, решив, что лучше воздержаться в данный момент от споров. Хорошо, что Тёма никак не реагировал на обсуждения его персоны — он в них просто не вникал. Сестра, наконец, справилась с тугими ремешками и стянула сандалики с ног мальчика. Тот моментально повеселел и с гиканьем помчался в комнату.

— Артемий! — крикнула ему вслед мать. — А руки помыть!..

Но сын её уже не слышал — он вытащил из-под дивана коробку с конструктором, увлечённо высыпал его прямо на ковёр и с воодушевлением принялся что-то строить, моментально с головой погрузившись в это занятие. И мама, и сестра знали по опыту, что оторвать Тёму в ближайший час от конструктора будет решительно невозможно.

— Отнеси сумки на кухню и разбери, — велела тем временем мать. — Мясо сразу же в морозилку, а то потечёт. Ты молоко купила?

— Забыла… — виновато потупилась девочка. Женщина вскинула брови. Глаза её выражали мучительное недоумение.

— Опять?! — вскричала она с надрывом. — Да что вы, издеваетесь все надо мной, что ли?

— Я сейчас сбегаю, — заторопилась дочь, — одна нога здесь, другая там! Магазин до шести работает, я успею!

Лишь бы смыться из дома до того, как она заметит…

Между тем мама прошла в комнату, и вскоре оттуда послышался её возмущённый голос:

— Я просила протереть пыль и вымыть полы. А ты даже кровать за собой заправить не удосужилась! Да чем же ты занималась весь день?!

Заметила… Виновато вздохнув, девчонка молча всовывала правую ногу в чешку. Что тут можно было ответить?

Мать снова появилась в прихожей, сложила руки на груди и, привалившись спиною к стене, стала пристально наблюдать за обувающейся дочерью.

— Опять в облаках витаешь? — горько спросила она наконец. — Гримасничаешь перед зеркалом? Слушаешь пластинки и прыгаешь под них, как обезьяна? Песни на магнитофон записываешь? Актрисой себя воображаешь?

Уши и щёки девочки багрово покраснели — в большей степени из-за того, что мать в точности угадала и перечислила все её любимые занятия. Женщина глубоко вздохнула и даже с некоторой жалостью — почти участливо — произнесла: