Рассказывая, она все больше смеялась, и я, сквозь этот нарастающий булькающий смех, почти совсем уже перестала понимать ее.

– И что? Что?! – встряхнула я ее за руки, которые она так и не отняла у меня, отчего мне казалось, что я держу в руках какую-то окровавленную драгоценность, до которой мне лишь дали дотронуться, подержать, а ей без этой ноши намного-намного легче.

– Что?! – вдруг Аня стала смеяться совсем истерично и громко. – Да я раздавила пальцем эту тварь! Понимаешь, одним пальцем раздавила эту тварь! И доиграла, вот испачкалась. Это его кровь – не моя! Чужая кровь – кого он там в зале кусал… Хааа-ха-ха!

Запрокинув голову, она начала хохотать так, что, казалось, сейчас захлебнется этим смехом. И поняв, что у нее истерика, я скорей вывела подругу из зала. Вернулись мы только на объявление победителей. Конечно, Аня победила в том конкурсе. За это ей дали диплом и сказали много восхищенных слов…

Лет десять прошло после того, как мы встретились после окончания школы. Я приехала ненадолго домой из другого города. И, выйдя из автобуса, встретила Аню, которая катила коляску в гору. Мы остановились поболтать. Она рассказала о том, как закончила универ, вышла замуж, родила. Ждет, когда закончится декрет, хочет на работу.

– А где работаешь? – спросила я.

– Да менеджером в фирме, – отмахнулась Аня.

– А как же музыка? Неужели ты не пошла в музучилище? Все же говорили…

Аня посмотрела на меня, чуть дольше, чем до этого.

– Я больше не играю, – сказала она. – Я раздавила эту тварь.

И вдруг она улыбнулась мне точно такой же тихой и счастливой улыбкой, как часто улыбались люди в зале, слушая ее музыку. Тихой, умиротворенной и счастливой – как раньше не улыбалась никогда.