– Сабель, – выдохнул он, – я почувствовал, что ребенок умер… Я знал, что ты меня призовешь.

Ведьма и Яханастхами стали единым целым. Образы из сознания духа вливались в ее рассудок: места и лица, воспоминания, вопросы и ответы. Когда один из ее вопросов озадачил духа, он посоветовался с другими и передал ей их слова. Паутина душ, соединенных бесчисленными нитями и хранившая столько знаний, что разум все их просто не выдержал бы. Однако Сабель пыталась, продираясь сквозь бесконечные пустяки и мелочи, случавшиеся на протяжении миллионов жизней, выискивая крупицы информации, способной открыть будущее. Ядугара просто тряслась от напряжения.

Шли часы, казавшиеся старухе вечностью. Перед ее глазами зарождались, расцветали, увядали и гибли целые миры, состоявшие из знаний. Она плыла в морях образов и звуков, погружалась в бездонную пучину жизни, видя королей и их шептавшихся слуг, пререкавшихся жрецов и молившихся торговцев. Она становилась свидетельницей рождений и смертей, любви и убийств. Наконец Сабель глазами мертвой лакхской девочки разглядела лицо, которое искала. Призрак видел лик, выглядывавший из-за занавески, лишь короткое мгновение – вспыхнувшие обереги тотчас отбросили его прочь. Однако и этого мгновения было достаточно. Сабель приближалась, подобно охотнику, перескакивая от духа к духу. Она уже чувствовала добычу, так, как паук чувствует далекое трепетание невидимой паутины. Теперь Сабель была уверена: Антонин Мейрос наконец сделал свой ход. Он отправился из уютного убежища в Гебусалиме на юг, ища способ предотвратить войну – или хотя бы пережить ее. Каким же древним он выглядел… Сабель помнила его в юности. Тогда это лицо пылало энергией и осознанием своей цели. Ей едва удалось сбежать от него, когда Антонин и его орден истребили ее сородичей – любовников, семью. Не выжил почти никто.

Продолжай считать меня мертвой, маг.

Раздраженно взмахнув рукой, она изгнала Яханастхами. Значит, великий Антонин Мейрос наконец решил действовать. Она достаточно долго просматривала вероятные сценарии будущего, чтобы знать, чего он хочет; Сабель удивляло лишь то, что он ждал на протяжении столь долгого времени. Лишь год оставался до Лунного Прилива и всех тех бесчисленных смертей, которые он нес. Мейрос вступил в игру поздно, однако выбора у него не оставалось.

Он и Сабель были Предсказателями, поэтому умели видеть возможные сценарии будущего. Веками они сходились в поединках разумов, погружаясь в сплетения вероятностей. Сабель могла слышать вопросы, которые он задавал, и ответы, которые получал, – иные из них она посылала сама, сплетая вокруг его догадок паутину лжи.

Да, Антонин, отправляйся на юг – я приготовила тебе подарок! Ты вновь ощутишь вкус жизни. И смерти.

Сабель попыталась расхохотаться, однако из ее груди вырвался лишь плач, рожденный болью и тоской по всему тому, что она потеряла, или еще какой-то эмоцией, которую, как думала Сабель, она уже неспособна была испытать. Женщина не стала особо вдумываться. Она просто смаковала новое ощущение.

Солнце поднялось уже достаточно высоко, и его лучи, проникая в пещеру, падали на нее, старую паучиху в сердце древней паутины. Рядом с ней лежало уже остывшее крохотное тельце новорожденного.

Паллас, Северный Рондельмар, континент

Юрос 2 юльсента 927

1 год до Лунного Прилива

Гурвон Гайл натянул капюшон своей робы подобно кающемуся монаху. Лишь еще один безымянный послушник Кора. Он обернулся к своему спутнику, элегантному мужчине с гривой седых волос, задумчиво поглаживавшему бороду, глядя в зарешеченное окно. Падавший на его лицо мерцающий свет не позволял определить возраст мужчины.

– Ты так и не снял губернаторский перстень, Бел, – заметил Гайл.

Оставив свои раздумья, мужчина убрал легко узнаваемое кольцо в карман.

– Только прислушайся к реву толпы, Гурвон. – Его голос нельзя было назвать восторженным, однако он явно был впечатлен, что случалось редко. – На одной лишь площади должны скучиться свыше ста тысяч горожан.

– Мне говорили, что посмотреть на церемонию соберутся больше трехсот тысяч, – отозвался Гайл. – Однако парад увидят не все. Натяни свой капюшон.

Криво улыбнувшись и тихо вздохнув, Белоний Вульт, губернатор Нороса, повиновался. Гурвон Гайл возвысился, оставаясь в тени, а вот Вульт скрываться ненавидел. Впрочем, сегодня действительно был неподходящий день для того, чтобы привлекать к себе внимание.

В дверь тихо постучали, и в комнату вошел еще один человек. Он выглядел стройным, а оливковая кожа и вьющиеся черные волосы выдавали в нем лантрийца. Человек был одет в роскошный красный бархат. В руках он держал богато украшенный епископский посох. Его лицо было овальным, губы – по-женски полными, а глаза – узкими. Оказавшись рядом с ним, Гайл почувствовал, что его кожу покалывает от антигностических оберегов. Церковные маги зачастую страдали паранойей. Откинув назад свои непослушные черные кудри, епископ протянул украшенную кольцом руку.

– Лорды Нороса, готовы ли вы стать свидетелями Благословенного События?

Вульт поцеловал руку епископа:

– Готовы и ждем этого с нетерпением, лорд Посох.

Все епископы Кора отказывались от своих семей, принимая фамилию Посох, однако этот человек был родственником графа Болье и считался одной из восходящих звезд Церкви.

– Зовите меня Адамус, господа. – Прислонив посох к стене и натягивая капюшон такого же серого плаща, как и те, что были на двух других мужчинах, епископ улыбнулся, словно ребенок, играющий в переодевание. – Пойдем?

Епископ провел их по темному проходу, и они стали подниматься по осыпавшейся лестнице. С каждым шагом шум усиливался: подобный пчелиному жужжанию гул человеческих голосов, звуки труб, барабанная дробь, песнопения священников, крики солдат и топот тысяч сапог. Они чувствовали все это сквозь каменную кладку. Казалось, сам воздух вибрировал. Поднявшись по лестнице, они оказались в маленькой лоджии с видом на Плас д’Аккорд. Рев стал по-настоящему оглушительным.

– Великий Кор! – крикнул Гайл озадаченно улыбавшемуся Вульту.