Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А ведь я даже не свои проблемы решала!
Всегда был кто-то, о ком мне приходилось думать. И я не была этим человеком.
– Это безусловно! Так что давай ты сегодня сходишь куда-нибудь вечером, а я присмотрю за твоими сорванцами.
Я едва не отказываюсь, но предложение Эдит столь заманчиво, что я не удерживаюсь и принимаю его.
Хотя бы на несколько часов забыть о том, что я не несу опеку над тремя несовершеннолетними детьми и о том, что банка не ебёт, что у меня нет денег погасить кредитки. Пусть на один вечер вспомнить, что мне только двадцать один – лучший возраст для того, чтобы радоваться этой долбанной жизни!
– Хорошо! – повеселев, хлопаю себя по колену я. – Уговорила! Вечером я иду развлекаться.
Несколько часов спустя, отработав длинную смену в кафе (хотя Донни, наш хозяин, и называет свою забегаловку «ресторанчиком») и, заехав в супермаркет за продуктами, я стою в своей маленькой, десятилетия не видевшей ремонта, ванной, и накладываю макияж.
– Знаешь, это так безответственно с твоей стороны! – вызывающе бросает Мэй, без стука распахнув дверь.
Эта девчонка бесит меня все сильней с каждым днем, и я боюсь, что пока её переходный возраст подойдет к концу, в этом доме прольется кровь.
– Мэй, выйди! – велю я, стирая с века смазанную туш.
– Почему тебе можно где-то шляться ночью, а мне погулять с друзьями нельзя?
Она и не думает слушаться меня.
Я оборачиваюсь к ней.
– Потому что я взрослая, а ты – нет. Это очевидно. И пока ты живешь в этом доме под моей опекой – ты должна слушаться меня.
Краснея от злости, она щурится.
– Ну ты и стерва! Лучше бы нас забрали, чем с тобой жить!
– Хочешь, могу устроить это для тебя! – в ответ кричу я, захлопнув дверь за убегающей Мэй.
Подойдя к стойке с раковиной и положив ладони на рассохшееся дерево, я смотрю на своё отражение. От гнева на щеках выступили красные пятна.
Глядя в глаза себе, я признаю, что такие мысли приходили мне в голову. Не только в отношении Мэй.
Всех детей.
Я много раз думала о том, насколько легче бы мне жилось, если бы не ответственность за них. Я могла бы уехать из этого богом забытого города. Могла бы устроиться в Торонто или Ванкувере. Могла бы делать все, что угодно. Не думать постоянно о бесконечных счетах и перебиваться жалкими заработками в кафе.
Последние три года я была единственная, кто заботился о детях и могу сказать, что чем дальше, тем хреновей я справлялась.
Чуть успокоившись, я возвращаюсь к макияжу. Ссора с Мэй не нарушила моих планов. У меня есть надежды на этот вечер. Я хочу расслабиться, найти относительно приятного компаньона на ночь и если всё сойдётся, славно потрахаться.
Мне это нужно.
А завтра я вновь окунусь в свою дерьмовую действительность.
По такому случаю я даже приоделась. Достала из недр шкафа одно из маминых платьев. Родительницей она была никчемной, но вот красиво приодеться любила. Родив четверых детей (с Люси у нас были разные отцы), она смогла сохранить хорошую фигуру, да и мордашка у Линнет Харт была недурна. Мужики вились вокруг неё стаями – такие же неудачники, как и она сама. Но мамаша никогда не желала признавать этого.
Она умерла в тридцать восемь лет, оставив мне в наследство своих детей и кучу шмоток.
Я выбрала одно из тех платьев, которые менее всего походили на униформу стриптизёрши. Хотя моей задачей было склеить мужика, так что скромничать не особо стоило.
И вот, уже почти готовая к выходу, я оглядываю себя в зеркале. Платье сидит на мне немного свободней, потому что я не могу похвастаться такими же округлостями, как Линнет. Светлым волосам я придала лёгкий эффект небрежности – с оголенными плечами смотрится неплохо. Ярко-красная помада на губах будто сигнализирует о моей готовности к жаркой ночи.
Собственный вид нравится мне, и я улыбаюсь, но вдруг думаю, что очень напоминаю Линнет и не только внешностью: как и она когда-то прихорашиваюсь, чтобы подцепить мужика в баре.
Эта мысль вызывает тошноту. Улыбка сползает с лица.
– Ты на неё не похожа! – стиснув зубы, цежу я своему отражению. – Уже тем, что не забиваешь огромный хер на детей.
С этими словами я выхожу из комнаты, напоминая себе, что я живая и ещё могу получать удовольствие от жизни.
Какой бы паршивой она не была время от времени.
* * *
В плане развлечений Гринсборо – полный отстой. Выбор ограничивается несколькими занюханными барами, которые почти не отличаются друг от друга. Я выбираю лучший из худших – в Hammer’s хотя бы подошва к полу не липнет.
В четверг народу не густо. Я занимаю место у стойки, заказываю самую дешёвую текилу, проглатываю для настроения и повторяю заказ.
Я оглядываюсь, прикидывая, есть ли здесь кто-то, кто заинтересует меня (нет), с кем можно провести пару часов на заднем сиденье авто, если вдруг он не сможет привести меня к себе.
Стараюсь не думать, как это должно быть жалко – сидеть тут в надежде, что тебя снимут. Мой последний секс был… больше года назад.
И мне нужен член. Живой.
– Феникс!
Я кривлюсь, когда слышу подпитый голос Ренди – моего недолгого парня со времен старшей школы.
– Давненько не видел тебя.
Ренди облокачивается о стойку, развернувшись ко мне и выпячивая свой пах. Я знаю, что его прибор довольно внушителен – чем он всегда гордился, – только вот не собираюсь проверять, научился ли он им пользоваться.
– Привет, Ренди.
Я посылаю ему натянутую улыбку, надеясь, что он скоро свалит. Ренди оглядывает меня с ног до головы с похотливым блеском в помутившихся глазах и присвистывает.
– А ты сегодня огонь! Что, думаешь кому-то дать?
Придурок усмехается, разгадав мой нехитрый замысел.
– Точно не тебе, – бросаю я, отворачиваясь от него.
– Подумаешь! – обиженно фыркает он. – Чёрт, Феникс, всегда ты сукой ещё той была, ей и осталась.
Когда этот ушлёпок сваливает, я вздыхаю с облегчением. Моё внимание привлекает парень, который наблюдает за мной с другого конца стойки. Я быстро перевожу взгляд, когда наши глаза встречаются, но невольно смотрю повторно – он вдруг улыбается, поздоровавшись со мной приподнятой ладонью.
Даже на расстоянии я вижу, что он хорош собой. То есть, не просто красавчик, а в
