Мама не могла ждать до весны.

Ее осень началась с легкого кашля, который она всегда скрывала улыбкой. Она забывала добавить капусту в любимые пирожки со свининой Финлея, забывала имена героев из сказок, которые рассказывала нам с Сэндо перед сном. Даже позволяла Кетону выигрывать в карты и давала ему слишком много денег на прогулки на рынок.

Я не придавала этим оплошностям особого значения. Мама бы нам рассказала, если бы плохо себя чувствовала.

Затем, одним зимним утром, как раз когда я закончила украшать статуэтки Аманы тремя платьями – из солнца, луны и звезд, – мама потеряла сознание на кухне.

Я потрясла ее за плечи. В то время я была еще маленькой и с трудом смогла поднять ее голову себе на колени.

– Папа! – закричала я. – Папа! Она не приходит в себя!

Тем утром все изменилось. Вместо того, чтобы обращаться к предкам с пожеланиями хорошей загробной жизни, я молилась, чтобы они пощадили маму. Я молилась Амане – трем статуэткам, которые сама разукрасила и приодела, – чтобы она позволила ей выжить. Чтобы мама смогла увидеть, как мы с братьями вырастем, и не оставила отца, который так ее любил, в одиночестве.

Каждый раз, когда я закрывала глаза и представляла будущее, я видела свою семью всем составом. Видела маму рядом с папой, как она смеялась и дразнила нас умопомрачительными ароматами своей стряпни. Видела братьев вокруг себя – Финлей напоминал мне, чтобы я сидела ровно, Сэндо украдкой подсовывал мне еще один мандарин, а Кетон дергал меня за косички.

Как же я ошибалась.

Мама умерла за неделю до моего восьмого дня рождения. В день праздника я сшила для семьи белую траурную одежду, которую мы носили последующие сто дней. В тот год зима выдалась особенно холодной.

Я срезала ниточку со своей лодыжки. Видя, каким разбитым выглядел отец без мамы, я не хотела быть связанной с человеком и переживать подобную боль.

Шли годы, моя вера в богов слабела, и я перестала верить в магию. Я отреклась от своей мечты и вложила все силы в то, чтобы скрепить нашу семью, чтобы быть сильной для папы, братьев и для самой себя.

Каждый раз, когда крупицы счастья просачивались и заполняли трещины в моем сердце, судьба вмешивалась и напоминала мне, что от своей участи не уйти. Судьба забрала мое сердце и раз за разом уничтожала его: когда умер Финлей, затем Сэндо, и когда Кетон вернулся со сломанными ногами и призраками в глазах.

Прошлая Майя подбирала ошметки своего сердца и сшивала их. Но я уже не та девушка.

Теперь, когда судьба настигнет меня, я встречу ее лицом к лицу и подчиню себе.

Теперь у меня нет сердца.

Осенний дворец освещали тысячи красных фонариков, висящих на столь тонких веревочках, что казалось, будто это воздушные змеи, перелетающие с крыши на крышу. Я могла бы всю ночь смотреть, как они танцуют на ветру и окрашивают сумерки теплым сиянием, но мою голову занимали другие мысли. Ведь под этим морем покачивающихся фонариков находилась площадь Полной Гармонии, и на ней готовились к императорской свадьбе.

Все было оформлено в красных тонах в честь женитьбы императора Ханюцзиня на леди Сарнай. Этот вид должен был бы радовать глаз. Я усердно трудилась и многим пожертвовала ради мира в Аланди, который наконец наступит благодаря их союзу.

Но я уже не та Майя, что прежде.

Алые дворцовые ворота со скрежетом открылись, и я протолкнулась через толпу слуг, чтобы увидеть свадебную процессию. Во главе должен был идти отец леди Сарнай, шаньсэнь. Я хотела взглянуть на мужчину, который выпотрошил мою страну изнутри, чья война забрала двух моих братьев, и чье имя вызывало трепет даже у зрелых мужчин.

Шаньсэнь в своих позолоченных доспехах, сверкающих, как чешуя дракона, под роскошным изумрудным халатом, ехал на величественном белом жеребце. Кончиков его бороды и бровей уже коснулась седина. Он выглядел не так грозно, как я себе представляла… пока я не всмотрелась в его глаза. В эти блестящие черные жемчужины – такие же свирепые, как у его дочери, но более жестокие.

За шаньсэнем ехали его излюбленный воин, лорд Сина, затем три сына, унаследовавшие темные, внушающие тревогу глаза отца, и легион солдат с вышитой на рукавах эмблемой шаньсэня – тигром.

– Шаньсэнь поднимется по ступенькам в Зал Гармонии, – громко объявил главный министр Юн, – где его дочь, Сарнай Опайя Макан, предстанет как невеста нашего императора. Завтра к императорскому двору явится Процессия Даров. На третий день леди Сарнай официально займет место императрицы рядом с императором Ханюцзинем, Сыном Неба. Тогда же состоится заключительный банкет, чтобы отпраздновать их брак перед богами.

По окончании его речи вновь заиграла свадебная музыка, сливаясь с лязгом доспехов шаньсэня и его людей, поднимающихся по ступеням. В небе взрывались фейерверки, и от каждого удара по свадебным барабанам земля под моими подошвами вибрировала. По залу прошли восемь мужчин, несущие золотой паланкин, который был укрыт расшитыми шелками и защищен глазурованной плиткой с бирюзово-золотыми драконами.

Когда шаньсэнь встал перед залом, из паланкина вышел император Ханюцзинь. Музыка стихла, и все склонились в поклоне.

– Правитель тысячи земель, – в унисон произнесли мы, – каган королей, Сын Неба, любимец Аманы, наш блистательный суверен Аланди! Да будете вы здравствовать десять тысяч лет!

– Добро пожаловать, лорд Маканис, – поприветствовал император Ханюцзинь. – Для нас большая честь принимать вас в Осеннем дворце.

За дворцом вспыхнули фейерверки, поднимаясь выше звезд.

– Ах! – воскликнул народ, восхищаясь зрелищем.

Я тоже испытала восхищение. Прежде мне не доводилось видеть фейерверков. Как-то раз Сэндо пытался описать мне их, хотя сам никогда не видел.

«Они как цветы лотоса, раскрывающиеся в небе, созданные из пламени и света», – сказал он.

«Как они поднимаются так высоко?»

«Кто-то стреляет ими. – Брат пожал плечами, заметив, как я скептично нахмурилась. – Не делай такое лицо, Майя. Быть может, это магия».

«Ты говоришь так обо всем, чего не можешь объяснить».

«И что в этом такого?»

Я рассмеялась.

«Я не верю в магию».

Но сейчас, когда фейерверки взрывались в небе огненными брызгами желтого и красного на фоне черной ночи, я знала, что магия выглядит совсем не так. Магия – это кровь звезд, капающая с неба, песнь моих зачарованных ножниц, которым не терпится сотворить чудо из нитей и надежды. А не какая-то разноцветная пыль, подкинутая вверх.

Пока народ ликовал, восемь юношей поднесли к императору паланкин. С каждой стороны висели фонарики, освещая мастерски нарисованного феникса.