А он не возвращался. Вечером двадцать восьмого, разговаривая с редактором на радио, я была в таком состоянии, что та наконец перестала меня распекать за испорченный репортаж и довольно ласково спросила, что у меня случилось. Я ничего не стала объяснять. Сказала только, что очень устала, и это тоже была правда.

– Мы все устали, – призналась она. – Однако, Наденька, нужно взять себя в руки. Ладно, из твоего репортажа сделаем информацию, что уж теперь. Спасибо, что он не заказной.

И не успела я удивиться такой снисходительности, как она добавила:

– Позвони мне завтра, вроде бы наклевывается интересная презентация шампанских вин. Заодно выпьешь там, расслабишься. Нам утром пришлют приглашение на два лица.

Я сказала что-то вроде «большое спасибо». Или что-то такое же равнодушное. Благодарить нужно было намного горячее. Она могла вообще разнести меня в пух и прах и выгнать, а вместо этого посылала меня пить шампанское. Только я не могла любезничать, «брать себя в руки», расслабляться. Меня добило приглашение на два лица. Второго лица у меня больше не было. Оно болталось бог знает где, черт знает с кем. И в тот вечер я, наконец, решила взяться за дело.

Для начала, вернувшись домой, я набрала номер его родителей. Точнее, родительницы – отец Жени развелся с ними, когда тому было лет восемь, давно воспитывал другого сына… Они созванивались с Женей по праздникам, и я решила, что вряд ли он в курсе последних событий.

Трубку взяла Шурочка, младшая сестра Жени. Ей двадцать пять, она моя ровесница, но кажется мне ребенком – таким наивным, легкомысленным. Своих приятелей она до сих пор называет «мальчиками», хотя какие уж там мальчики, одному уже под сорок.

– А я как раз собиралась вам звонить, – обрадовалась Шурочка. – Вы на Новый год куда? Может, будете встречать с мамой? А то…

И она быстро выложила мне свой простенький эгоистичный план. Конечно, один из ее «мальчиков» пригласил ее на новогоднюю ночь в какой-то клуб, где будет шоу, дискотека, маскарадные костюмы и куча бесплатной выпивки. Но оставлять маму одну под елкой неловко, и Шурочка рассчитывала, что мы с Женей ее выручим. Я слушала ее и понимала, что сразу же сделала неверный шаг. Женя ушел вовсе не к ним. Иначе его мать позвонила бы мне в первый же вечер. А как же? Ведь она уже привыкла считать нас мужем и женой, хотя в ЗАГС мы не ходили, да и не собирались этого делать. Она бы сразу забеспокоилась, что у нас случилось… Нет, я все-таки не в себе. Определенно теряю рассудок… Права моя редакторша на радио, нужно держать себя в руках.

– Ну так какие у вас планы? – поинтересовалась Шурочка.

Я уклончиво ответила, что пока мы ничего не решили. Что вариантов целая куча, но мы, конечно, обдумаем и ее предложение. Я говорила как можно спокойней, пыталась делать вид, что меня ничто не волнует. Не хотелось выкладывать все Шурочке. Только не ей. Она обожает брата, относится к нему, как к любимой игрушке, и сразу поднимет панику. Перепугает свою мать. А та… Та тоже дрожит над своим единственным сыном. Красавец, умница, милый, добрый… Всегда такой внимательный… Настолько внимательный, что даже не поставил мать в известность, где сейчас находится.

Последняя мысль была какая-то не моя. Я никогда не думала о нем с иронией или злостью. А теперь начала. Может, потому, что оказалась в дурацком положении – Шурочка попросила к телефону брата. Я ответила, что он задержался у себя в магазине, у них перед праздниками запарка, пришла свежая партия дисков…

– Ну ладно, когда вернется, пусть сразу мне позвонит, – поставила она условие. – Уговори его, чтобы на Новый год идти к маме! Пока!

И первая положила трубку. Я минуту приходила в себя и обдумывала положение. Мне-то хорошо было известно, как мать и сын тряслись друг над другом. Они докладывали друг другу, хотя бы по телефону, о самых незначительных происшествиях в своей жизни. Он мог ей позвонить просто для того, чтобы поделиться впечатлениями от нового фильма. Редкий случай взаимопонимания. Идеальные отношения. У него даже голос менялся, когда он разговаривал с мамой. Казалось, что говорит мальчик лет десяти – отличник, паинька. Меня это смешило, но я никогда не говорила ему об этом. Однако паинька, похоже, взбунтовался. Мне он хотя бы оставил записку. А матери – ничего. И уже завтра, и уж точно за день до Нового года, мне придется все выложить его маме и сестре. А что я им скажу, если сама ничего не понимаю?

Я решила, что самым разумным выходом будет отправиться в магазин, где он работал. От меня-то уйти можно, а вот от работы… Тем более что никаких других источников дохода у него не было. Его отец ограничивался небольшими денежными подарками на дни рождения Жени. Мать работала бухгалтером в какой-то загадочной конторе, которая то прогорала, то начинала процветать, но ни разбогатеть, ни окончательно разориться никак не могла. И доходы у нее были соответствующие – то густо, то пусто. Первое время, когда мы с Женей решили снять квартиру, чтобы жить отдельно, она нам здорово помогала. Потом он сам отказался от ее помощи.

Словом… Я была уверена – работу он бросить не решился. Сбережений тоже сделать не мог – я бы знала, заметила. Все эти дни, когда я его ждала, меня тянуло отправиться в музыкальный магазин. Но что-то мешало. Черт его знает что. Наверное, даже гордость тут ни при чем. Просто я боялась увидеть его, да еще в такой обстановке – при коллегах, при покупателях… А вдруг бы кто-то из нас не выдержал, начал скандалить… Или еще хуже – если он рассказал про свой уход кому-то из приятелей, те стали бы рассматривать меня, оценивать, как я держусь… Это была бы такая гадость! Но теперь мне стало на это наплевать. Магазин в это время, конечно, закрыт, но у меня был домашний телефон его приятеля – тот работал в отделе напротив, где продавались музыкальные видеокассеты.

Я часто с ним виделась, когда заглядывала в магазин. А вот звонила ему всего один раз в жизни – когда у Жени среди ночи поднялась высокая температура, и нужно было кому-то сообщить, что на работу он не выйдет. Зато я была хорошо осведомлена обо всех подробностях жизни Мити – мне рассказывал муж… Я оговорилась – «муж», и мне стало еще хуже. Точнее будет сказать, «одумалась», но от этого ничего не меняется. Когда я разговаривала с подружками, я называла Женю – «мой друг», «мой жених», просто «мой»… Но про себя все чаще начинала называть его мужем. Мне даже казалось, что мы уже поженились… Конечно, за несколько дней от этого чувства не отвыкнешь. Что ж, тем хуже для меня.

Я знала, что Митя – продавец из отдела видеокассет – живет в однокомнатной квартире вместе со своей бабушкой – весьма суровой старушкой. Муж, то есть Женя, рассказал мне, что бабушка поставила внуку жесткое условие – жить с ней, если он хочет получить эту квартиру по наследству. Других претендентов на это наследство было предостаточно… А вот других возможностей обзавестись своей квартирой у Мити не было. Так что этот парень, двадцати трех лет от роду, спал у бабушки за шкафом, отчитывался ей, почему задержался на работе, и никогда не смотрел телевизор после полуночи – бабушка этого терпеть не могла. Приводить девушек, естественно, ему запрещалось, да и как с ними общаться под суровым надзором старухи? Теоретически он мог, конечно, сам отправиться в гости к девушке… Но когда Митя осмеливался переночевать в другом месте, бабушка устраивала ему такие сцены, что бедный парень долго прикидывал, стоило ли идти на такие жертвы…