Прошла минута, и другая, а к ним никто не выходил.

Небо то хмурилось, собираясь разразиться дождём из низких серых туч, то светлело, обещая развиднеться и одарить природу солнцем и лаской. Первое устроило бы Стаса больше – он мог бы снять с себя прочную куртку из кожи кафрского буйвола, привезённую отчимом из английских колоний, и накинуть её на плечи Алёне, которая шепталась о чём-то с одной из девушек, по-прежнему не обращая на своего воздыхателя никакого внимания.

Из-за угла монастырской стены вышли два монаха, ведя под уздцы вороную лошадь с длинною гривой. Разговоры смолкли. Ребята проводили монахов взглядом, и все подумали о том, что здесь, в глуши, цивилизация всё ещё «лошадиная», тогда как в Москве двигатель внутреннего сгорания и электрический мотор давно вытеснили животное с городских улиц. А в позапрошлом году по указу Верховного начали рыть подземку; ужо откроют, покатаемся!

Наконец из ворот показались проф. Жилинский и иеромонах в чёрном клобуке с покрывалом, а следом за ними бочком просочилась та самая крепкая румяная баба. При дневном свете она оказалась довольно миловидной с лица и вовсе не старой: лет двадцать пять, не больше.

– Господа и дамы, – сказал Игорь Викентьевич. – Имею честь представить: отец Паисий, настоятель Рождественского Богоявленского монастыря. А теперь представлю ему вас. – И он быстро перечислил всех присутствующих, ограничиваясь лишь именами и фамилиями. Особо отметил только Стаса (как знатного рисовальщика с опытом нанесения на стены фресок, не более того!) и Ангелину Апраксину, подававшую большие надежды в искусстве фотографирования.

Иеромонах, красивый крепкий мужчина лет сорока пяти, добродушно улыбнулся в чёрную с проседью бороду и взял слово:

– Ну-с, добро пожаловать в обитель, мои дорогие. После трапезы мы проведём небольшую прогулку, я вам покажу и расскажу про всё, что мы здесь увидим, а потом передам вас в руки уважаемого Игоря Викентьевича, который будет из вас лепить, так сказать, профессионалов своего дела: реставраторов, архитекторов, историков, художников и так далее. Как вы, должно быть, уже знаете, собор у нас стоит в лесах, мы в этом году закрываем его на реставрацию – приедут специалисты из Москвы, будут восстанавливать фрески. Игорь Викентьевич вот обещает, что ваши труды станут им подспорьем. Посмотрим. Но пока что попрошу с собой не брать никаких принадлежностей – ни бумаги с красками, ни фотографических аппаратов. Фотографировать здесь можно только с моего благословения и под компетентным руководством, а зарисовать всё, что душе угодно, у вас будет впоследствии достаточно времени и возможности.

– А потрогать? – спросил кто-то, и все почему-то рассмеялись.

– Ну, за этим дело не станет, так, Игорь Викентьевич?

– К практическим занятиям мы перейдём позже, – суховато сказал профессор и полуобернулся к стоявшей сзади него бабе: – Тэк-с, извольте любить и жаловать: Матрёна. Your mistress,[2]так сказать, на всё время, что мы будем в Плоскове, и беспрекословный командир во всём, что касается вопросов быта. Пожалуйте за ней.

Сверкнув белозубой улыбкой, Матрёна двинулась в сторону монастырских врат, на ходу покрывая русые волосы прозрачной косынкой. Студенты потянулись вослед. Дорофей Василиади вполголоса понёс что-то вроде того, что представленного им командира он и сам бы потрогал с удовольствием, не дожидаясь благословения, и что, дескать, сам профессор-то уже наверняка потрогал, недаром они с настоятелем к построению опоздали… Стас в бессилии сжал кулаки. Вот ведь урод! А, не приведи Господь, вякни он такое про Алёну? Ведь придётся на дуэль его вызывать! Но это же смешно! Стас разжал кулаки. То есть вызвать-то можно, но что дальше? Убить из пистолета, стащив у отчима парочку коллекционных «лефоше»? И навсегда испортить жизнь себе, maman и отчиму?..

Дорофей Василиади происходил из богатого семейства одесских греков, бежавших в семнадцатом году на север от еврейского террора. В том году ему исполнился годик, так что он теперь, в отличие от Стаса и прочих, совершеннолетний. Его отец, крупный оптовый торговец чаем, кофе, шоколадом и пряностями, щедро жертвовал на их училище звонкой монетой. Поэтому его отпрыск первый курс окончил без проблем и на практику к проф. И.В. Жилинскому попал как само собой разумеющееся. А ведь, право слово, дурак-дураком. Отдельный вопрос – зачем купецкому сынку вообще это Архитектурно-реставрационное училище? Не то от полной неспособности к деятельности любого иного рода, не то папаша решил пристроить балбеса к торговле антиквариатом? Бог весть.

Ещё когда ехали по чугунке, Дорофей как бы шутки ради ткнул пальцем Стасу в лацкан гимнастёрки, спросил озадаченно, что там такое. Ну и, разумеется, когда Стас глупейшим образом попался на этот фокус, который небось и у древних карфагенян был в ходу, придурок схватил его за нос, да так сильно, что пришлось переместиться в тамбур – юшку останавливать. И Алёна это видела! Слава Богу, не засмеялась.

Эх, набить бы ему морду хорошенько! Но данный род человеческой деятельности был таким, в котором практический опыт Стаса равнялся полному зеро. Хотя у преподавателя ГОО[3]он был на хорошем счету. Но – не по всем дисциплинам! Он изрядно бегал и на длинные, и на короткие дистанции, в корниловских заплывах в студёной апрельской воде Москвы-реки преодолевал дистанцию одним из первых, да и стрелял неплохо, девяносто из ста выбивая стабильно. А вот драться Господь не сподобил: и не то что телосложение подкачало, это нет, но полное отсутствие злобности не располагало к кулачным подвигам. Впрочем, занятия по русскому рукопашному бою, как и стрельба, у них в училище шли факультативно.

Трапезничали скромно. В отдельном монастырском помещении был накрыт стол на одиннадцать персон: парное молоко, белый монастырский хлеб, куриные яйца горкой, сыр, коровье масло, квас, блюдо с только что надёрганной редиской, укропом, петрушкой и огурцами. Нестройно помолившись, сели по лавкам вдоль стола и стали завтракать. Придурок Василиади опять «созорничал»: сыпанул Стасу соли в кружку с молоком. Что-то никто за столом не засмеялся. «Хлебом тебя, Дорофей, не корми, дай только показать всем, какой ты кретин», – подумал Стас и кружку отставил. Алёна на эту выходку поморщилась, что Стаса отчасти утешило. Понимает барышня, кто дурак, а кто умный!

После трапезы игумен повёл их на обзорную экскурсию по монастырю. Стас, полагавший поездку на эту практику с проф. Жилинским за большую для себя честь, не поленился перед отъездом проштудировать книжку про монастырь, так что ничего нового для себя не услышал. Напротив, мог бы дополнить рассказ настоятеля кое-чем из прочитанного, но из вежливости делать этого не стал. Впрочем, это он про себя думал, что «из вежливости», на самом-то деле от робости. Он, в общем, понимал, что молодому не след перебивать старшего. Стыдно выкрикивать свои «познания» – а вдруг настоятель тоже читал ту книжку и относится к ней неодобрительно.