и белорусский народы — единая историческая общность. Но это необоснованно упрощенный подход к этой проблеме. Русский народ так же неоднороден в своей массе, как и любой другой. Но у русских людей гораздо больше общего и с украинцами, и с белорусами, чем у украинцев и белорусов с русскими. Особенно это касается украинцев, которые намного более разнородны, чем любой из перечисленных выше народов. Наверное, поэтому их пытались и до сих пор пытаются сплотить посредством насильственной украинизации через довольно жестокий национализм. Президент Белоруссии А. Г. Лукашенко говорил: «…так распорядилась история, что из общей духовной православной колыбели, из Святой Руси, выросли три братских, но самобытных народа, каждый из которых сегодня строит свое государство, создает свою государственность. Мы не пророссийские, не проукраинские, не пропольские. Мы не русские, мы белорусские». В другом случае, рассуждая о белорусском языке, он сказал: «Это наш родной язык, и мы должны его знать!.. Если мы потеряем русский язык, мы лишимся ума. Если мы разучимся говорить на белорусской мове, мы перестанем быть нацией». В этом суть исторического значения единения русских, украинцев и белорусов — думать на одном языке и воспитываться как русские в самом широком значении этого слова, но в душе оставаться белорусами, украинцами и русскими. Парадокс состоит в том, что эту тонкую душевную материю давно уловили представители других стран, которые всех выходцев из бывшего Советского Союза называют не иначе как русскими. Представители западной части Украины, прежде всего Львова и прилегающих к нему территорий, упрямо не хотят этого понять и принять. Они ставят знак равенства между русским воспитанием и русской экспансией и упрямо противопоставляют этому украинский национализм.

Вспоминаю связанный с этим случай. Находясь на Украине, я имел удовольствие общаться с одним весьма известным профессором. Это был действительно очень известный человек со своей историей, которого знал и любил весь юридический мир Советского Союза (относительно недавно он умер). В какой-то момент в разговоре он перешел на украинский язык. Конечно, что-то я понимал, но многие детали (а они были важны) от меня ускользали. Но, естественно, я не мог попросить профессора говорить по-русски, опасаясь, что он просто обидится. И вот в середине разговора у него зазвонил мобильный телефон, он извинился, сказал, что звонит дочка из США, и стал с ней разговаривать. И на каком же языке? На русском! Теперь я думаю: что это было? Намеренное унижение? Игра? Ведь если он действительно настолько уважает родной язык, что не может с гостями говорить на русском языке, то почему же с родными в домашней обстановке он не гнушается тем самым языком? Я не понимаю, зачем создавать сложности там, где их нет. Говорить, например, на английском языке, что иногда происходит. И украинец, и русский, разговаривающие между собой на английском языке, выглядят нелепо, если не сказать глупо. Отстаивание собственной национальной идентичности не должно превращаться в клоунаду и не должно идти на поводу у националистов. Беда в том, что национализм (любой, а не только украинский, русский или белорусский, хотя, конечно, белорусский национализм — это сродни выражению «живой труп», но белорусские националисты тоже, как ни странно, есть) не может быть средством решения каких-либо проблем.

Национализм, раз возникнув, не преодолевается ничем. Это болезнь, которая не поддается излечению. Спасением от национализма может быть только ампутация этой идеологии и длительная бесконечная изоляция представителей такой идеологии. Заигрывание с националистами и национализмом не может привести ни к чему другому, кроме как к насилию и человеконенавистничеству. В Уголовном уложении ФРГ раздел, посвященный борьбе с национализмом, справедливо называется «Защищающаяся демократия»[1]. (В русском литературном юридическом переводе он звучит как «Создание опасности для демократического правового государства», раздел 3. В ст. 86 говорится о запрете пропагандистских материалов, которые по своему содержанию направлены на продолжение стремлений бывших национал-социалистских организаций. На это же направлена ст. 86а «Использование опознавательных знаков антиконституционных организаций»[2].)

В США такие преступления называют преступления ненависти (кстати, в США соответствующие законы были приняты совсем недавно)[3].

В Европе в течение многих лет от проявлений ненависти попросту отмахивались. И только в последнее время, когда разгул преступных проявлений, главным образом со стороны мигрантов, достиг небывалых размеров, что называется, спохватились. Например, голландский режиссер Тео ван Гог снимал фильмы и делал публичные заявления, в которых выражал чрезвычайно критическое отношение к исламу. 2 ноября 2004 года к нему на улице подошел Мохаммед Буй ери, выстрелил в него восемь раз, а затем ударил ножом. В тело убитого были воткнуты два ножа; с помощью одного из них к телу была приколота пяти страничная записка. На суде Буйери, нисколько не раскаявшись, заявил, что не испытывал ненависти к своей жертве и что мотивом для убийства стали его религиозные верования: «Я совершил то, что я совершил, исключительно исходя из моих верований. Я хочу, чтобы вы знали: я действовал по убеждению и отнял у него жизнь не потому, что он был голландцем или что я марокканец и чувствовал себя оскорбленным». Буйери был признан виновным в убийстве и приговорен к пожизненному заключению. Но мотив ненависти, как отягчающее обстоятельство, не был учтен. Более того, вопрос о мотиве преступления суд вообще не рассматривал.

Германия столкнулась с самым большим потоком мигрантов в 2015 году. Около 1,1 миллиона человек были зарегистрированы в качестве лиц, ищущих убежища в этой стране. При этом стали официально распространяться сообщения о значительном увеличении преступлений на почве ненависти, и прежде всего преступлений на почве расизма и антисемитизма (число этих преступлений выросло на 77 %). «Рост преступлений, мотивированных правыми политическими настроениями, прежде всего проявляется в ксенофобских инцидентах. Это неприемлемо и будет жестко пресекаться полицией и правосудием», — заявил один из министров правительства ФРГ Томас де Мезьер (двоюродный брат последнего премьер-министра ГДР Лотара де Мезьера).

Позиция европейцев — не замечать ненависти, которая пропитывает общество, была позицией страуса, спрятавшего голову в песок, почуяв опасность.

В настоящее время европейцы более чем серьезно изучают проблему преступлений ненависти. Преступление на почве ненависти — уголовное деяние, мотивированное предубеждением. Именно данный мотив отличает преступления на почве ненависти от других видов преступлений. Преступление на почве ненависти — это не какое-либо одно конкретное правонарушение. Это может быть акт устрашения, применение угроз, причинение ущерба имуществу, нападение, убийство или любое другое уголовное деяние[4].

Бандера последовательно отстаивал идею украинской независимости. Но он отстаивал ее узко националистически и