Я еще могу понять, если бы речь шла о лекции по общей стратегии или по какой-то другой ее части, и в качестве примера, иллюстрирующего мысль лектора, приводились бы те или иные обобщенные исторические факты – в этом случае метод п. Тухачевского был бы обоснован. Но ни само содержание изданной книжки, ни подход автора к теме не позволяли отнести работу п. Тухачевского к этой категории. Ее действительное содержание – это история ведущей мысли командующего советских войск, противостоящих нам на фронте севернее Припяти в безусловно прекрасной операции в 1920 году. И лишь одну небольшую часть лекций п. Тухачевского, а именно его анализ действий при помощи таранных масс, можно бы отнести к работам теоретического характера, требующим исторической иллюстрации. Если бы я пошел по следам п. Тухачевского, у которого эта теоретическая часть занимает лишь мизерное место, а остальное представляет собой историю в строгом смысле этого слова, я был бы вынужден нарушить все законы логики и законы истории, всегда довлеющей над великими военачальниками. Заставить же себя пойти на это я не мог.

Без сомнения, для истории любой войны необходимым источником является анализ хода мыслей, движений души каждого из военачальников. Ведь влияние, которое их мыслительная деятельность оказывает на исход войны, так велико, что без этого военная история становится непонятной, часто чудаковатой смесью бессистемных фактов и фактиков, где явление победы или поражения никак не удается поместить в рамки причинно-следственных связей, и оно зависает в какой-то абстрактной пустоте, неизвестно почему увенчивая лавром головы одних и заливая краской стыда лица других.

С этой стороны книга п. Тухачевского, без сомнения, представляет собой ценный исторический материал, так как в ней он раскрывает свои мысли военачальника и анализирует свою деятельность по управлению войсками.

Но тогда чрезмерная абстрактность книги дает нам образ человека, который – как я уже говорил – анализирует только свой мозг или свое сердце, намеренно отказываясь или просто не умея увязывать свои мысли с повседневной жизнедеятельностью войск, которая не только не всегда отвечает замыслам и намерениям командующего, но зачастую им противоречит или вынуждена противоречить вследствие действий войск противника.

Этим я отнюдь не хочу сказать, что п. Тухачевский именно так и управлял войсками, не хочу использовать во всей полноте свое таким способом полученное преимущество, но я не могу избавиться от мысли, что очень многие события в операциях 1920 года происходили так, а не иначе именно из-за склонности п. Тухачевского к управлению армией как раз таким абстрактным способом. В своем же стиле управления войсками я никогда не замечал такой склонности, и, если бы я решился взяться за предложенную работу, я никогда не стал бы размышлять и тем более писать о своей командной деятельности – когда речь идет об истории – так, как это делает п. Тухачевский. Поэтому я не отказываюсь от того естественного преимущества в нашем единоборстве на бумаге, которое мне предоставляет связь всех моих мыслей, всей работы моего ума с действиями командиров, которые были мне тогда подчинены.

Я так долго задержал внимание читателя на вступлении, не переходя к основному содержанию для того, чтобы избежать впоследствии многих отступлений от основной мысли работы, которые я должен был бы делать в процессе повествования, прослеживая ход операций 1920 года вслед за п. Тухачевским. Но уж если я решил вначале убрать помехи в работе, хочу сразу же прояснить еще несколько моментов.

Во-первых, я не хочу подражать п. Тухачевскому с точки зрения стиля, в каком он написал свою работу; конечно, он писал свою книжку не для нас, поляков и польских солдат, но своим, если можно так выразиться, сильно публицистическим уклоном он, прямо скажем, отнюдь не украсил свою работу. В его стиле прослеживается как бы желание агитировать своих слушателей или читателей в сочетании с настойчивой попыткой унизить своих противников. И хотя я лично не имею претензий к п. Тухачевскому за его колоритные описания масс, воевавших против него в 1920 году, за явное стремление предать нас общественному презрению, постараюсь избегать в своем ответе даже такого обычного у нас слова, как «большевик», потому что это выражение приобрело у поляков оттенок пренебрежения и желания оскорбить. Это вовсе не исключает того, что я выскажу свое отношение к взглядам п. Тухачевского по социально-политическим вопросам; они эпизодически разбросаны по разным частям лекций, а в концентрированном виде собраны в специальной главе под названием «Революция извне». Мне это представляется необходимым, так как социально-политические факторы несомненно играли очень большую роль и в самой войне и в замыслах военачальников.

Добавлю также, что, не найдя в лекциях п. Тухачевского, как уже говорилось выше, обобщенного анализа его деятельности в качестве главнокомандующего, я постарался привлечь другие источники, которые помогли бы мне заполнить этот пробел. Я нашел их в недостаточном, правда, количестве в ряде исторических трудов, созданных нашими бывшими противниками. С большим удовлетворением констатирую, что, как с точки зрения методологии, так и подхода к теме, они успешно могут выдержать сравнение с выдающимися произведениями подобного рода. Настоящей жемчужиной во всей этой литературе является книга Е. Сергеева «От Двины до Вислы», описывающая действия 4-й советской армии и деятельность ее командующего, автора книги. Я достаточно широко ею пользовался во всех моих попытках дать исторический анализ различных эпизодов кампании 1920 года. К сожалению, она вскрывает ту правду о командовании п. Тухачевского, которую я уже высказал выше.

Заканчивая вступление, очень сожалею о том, что некоторые наши исторические публикации стоят, к сожалению, так низко, что не могут ни служить хорошим источником, ни сравниться с работами в этой области наших бывших противников и часто, слишком часто создают впечатление работ трусливого школяра, который, зная, что провинился, юлит, выдумывает, гримасничает, стараясь обмануть строгого учителя – историю.

Анализ работы п. Тухачевского я должен начать, несколько нарушив структуру подлинника, с одной из специальных сфер штабной работы, которую автор не выделил в отдельную главу, а дал в виде разрозненных замечаний в тексте или в специальных таблицах. Речь идет о расчетах, которые во время войны должны производить все командующие и все штабы, – о расчетах численного состава своих сил и сил противника. Эта работа не так проста, как кажется на первый взгляд. В каждом штабе есть офицеры, которые не занимаются ничем иным, как только непрерывно составляют расчеты сил, имеющихся в распоряжении для ведения боевых операций. В доказательство того, насколько сложны и запутанны такие расчеты, приведу факт, что военные историки, приступающие к своей работе с таким обилием материалов, которым наверняка не располагал никто во время войны, очень часто расходятся между собой в расчетах при исследовании одной и той же битвы или операции.

Пан Тухачевский, приводя данные о численном составе наших сил и, вероятно, зная, что его легко можно обвинить в неточности, с самого начала оговаривается, что система наших расчетов была слишком запутанной, так как принимала за основу количество штыков и сабель. В исторической литературе о действиях войск, которыми командовал п. Тухачевский, удивительным стечением обстоятельств я натолкнулся на расчеты, составленные по тому же принципу – по штыкам и саблям. Пан Сергеев, о котором я уже упоминал, рассчитывал свои силы именно таким способом. Одна из советских дивизий (2-я), описывая взятие ею Бреста в ходе кампании 1920 года, использует при расчете своих сил тот же метод. И если в советских армиях наряду со штыками и саблями дополнительно производились расчеты по бойцам, то у нас предпринимались попытки иначе учитывать то, что составляет суть современного боя – силу огня. Во всяком случае, мне показался странным факт, что п. Тухачевский не захотел принять наш метод расчетов по штыкам и саблям, в то время как его армия в этом смысле практически ничем не отличалась от нашей. Когда же я постарался более внимательно проанализировать таблицы, приведенные п. Тухачевским, мне невольно пришла в голову мысль, что трудности, которые он выискивал для подсчета количественного состава наших сил, были, мягко говоря, преувеличены, вероятнее всего намеренно, чтобы в окончательном итоге (это невольно бросается в глаза) прийти к цифрам, уравнивающим свои и наши силы, или даже дающим численное превосходство не себе, а нам. Признаюсь, такой публицистический метод расчетов отбил у меня всякое желание глубоко задумываться над каждой цифрой, приведенной п. Тухачевским.