Через три дня я встал на ноги, но стал совершенно другим. Похороны были тяжелыми. Явились все члены Загородного клуба, из Нью-Йорка прилетели мать и отец Джуди. Я плохо их запомнил, но они показались мне хорошими людьми. Мать Джуди сильно напоминала дочь, что очень расстроило меня. Я вернулся домой с облегчением. Сидней не отходил от меня. Я молил Бога, чтобы он ушел и оставил меня в покое. Но он сидел и сидел, и, пожалуй, если вспомнить, то его присутствие пошло мне на пользу. Наконец около десяти он встал, сообщив мне, что пойдет домой.

— Возьми месяц отпуска, Ларри, — сказал он. — Играй в гольф. Съезди куда-нибудь. Приди в себя. Ее ничем не заменить, но тебе жить дальше, так что поезжай, а когда вернешься, работай как проклятый.

— Я вернусь завтра и буду работать как проклятый, — заявил я в ответ, — спасибо за все.

— Никаких завтра! — Он даже топнул ногой. — Я хочу, чтобы ты отдыхал месяц. Это приказ!

— Чушь! Как раз работа-то мне и нужна. Я буду работать! Завтра увидимся.

Я считал свое решение правильным. Разве смог бы я разъезжать по стране, играя в гольф, когда у меня из головы не шла Джуди? За время своего короткого пребывания в клинике я все обдумал. Скорлупа треснула, ничего не сделаешь. Чем скорее я займусь продажей бриллиантов, тем лучше для меня. Я рассуждал ужасно трезво. Такое случается постоянно, говорил я себе. Наши любимые умирают. Те, кто строили планы, возводили воздушные замки, даже говорили торговцам недвижимостью, что решили купить ранчо, обнаруживают, что все пошло прахом и их будущее разлетелось вдребезги. Это случается каждый день, убеждал я себя. Я нашел свою девушку, мы думали о будущем, и вот она погибла. Мне тридцать восемь лет. При благоприятных условиях я могу рассчитывать еще на тридцать восемь. Я сказал себе, что нужно заново строить жизнь и опять браться за работу. Может быть, потом мне встретится девушка, похожая на Джуди, и мы поженимся. В глубине души я знал, что это просто глупости. Никогда никто не заменит мне Джуди. Она была моей избранницей, и теперь о каждой девушке я буду судить по мерке Джуди, а при таком сравнении, конечно, проигрывает любая.

Так или иначе, я вернулся в магазин, заклеив рассеченный лоб полоской пластыря. Я старался вести себя так, словно ничего не случилось. Друзья, а их у меня хватало, пожимали мне руку крепче обычного. Все они вели себя нестерпимо тактично, изо всех сил делая вид, что Джуди никогда не существовала. Хуже всего было иметь дело с клиентами. Они говорили со мной приглушенными голосами, не поднимая глаз, и поспешно соглашались с любым моим предложением, вместо того чтобы с удовольствием привередничать, как они делали это раньше. Сидней порхал вокруг, явно желая отвлечь меня от мрачных мыслей. Он то и дело выскакивал из своего кабинета с набросками, спрашивал мое мнение о них, чего никогда не делал раньше, с видом величайшего внимания выслушивал мои слова, потом исчезал только для того, чтобы через какой-нибудь час появиться снова.

Вторым по авторитету в торговом зале считался Терри Мелвилл, начинавший у «Картье» в Лондоне и обладавший внушительным, всеобъемлющим знанием ювелирного дела. Он был пятью годами моложе меня, невысокий, худой гомо с длинными, выкрашенными в серебристый цвет волосами, синими глазами, узкими ноздрями и ртом, похожим на прорезанную ножом щель. Когда-то в прошлом Сидней увлекся им и привез в Парадиз-Сити, но теперь он ему надоел. Терри меня не выносил так же, как и я его. Он ненавидел меня за знание бриллиантов, а я ненавидел его за ревность, за мелочные попытки перехватить у меня моих личных клиентов и за его ядовитую злобу. Его бесило, что Сидней так много сделал для меня, хотя я и не педераст. Они постоянно ссорились. Если бы не деловые качества Терри, Сидней наверняка избавился бы от него. Хотя, возможно, Терри мог шантажировать Сиднея какой-нибудь грязью.

Когда Сэм Гобл, ночной охранник, открыл дверь и впустил меня в магазин, Терри, уже сидевший за своим столом, подошел ко мне.

— Сочувствую твоему несчастью, Ларри, — начал он. — Могло быть хуже. Ты тоже мог погибнуть.

В его глазах было подлое злорадное выражение, вызвавшее у меня острое желание ударить. Я видел, что он рад случившемуся. Я кивнул и прошел мимо него к своему столу.

Джейн Барлоу, моя секретарша, полная, солидная дама лет сорока пяти, принесла мне почту. От ее печальных глаз и попытки улыбнуться у меня защемило сердце. Я притронулся к ее руке.

— Бывает, Джейн, — сказал я. — Не надо ничего говорить. Что тут слова! Спасибо за цветы.

Сидней, хлопотавший вокруг, тихие голоса клиентов и Терри, злобно следивший за мной из-за своего стола, сделали этот день невыносимым, но я вытерпел до конца. Сидней хотел пригласить меня пообедать вместе с ним, но я отказался. Рано или поздно мне предстояло столкнуться с одиночеством, и чем раньше, тем лучше. В прошедшие два месяца мы с Джуди всегда обедали или у меня, или у нее на квартире. Теперь всему этому пришел конец. Я раздумывал, не поехать ли в Загородный клуб, но решил, что не в состоянии выдержать молчаливое сочувствие, и поэтому купил сандвич и остался дома в одиночестве, думая о Джуди. Не слишком удачная идея. Так что этот первый день дался мне с трудом. Я убеждал себя, что дня через два-три моя жизнь войдет в колею, но получилось иначе. Не только моя скорлупа счастья рассыпалась при аварии. Я не ищу оправданий, а просто передаю то, что сказал мне потом психиатр. Полагаясь на себя, я верил, что смогу изгнать воспоминания из сознания, но пережитое травмировало мой рассудок. Это выяснилось только потом, когда психиатр сказал, что именно психической травмой объясняется мое поведение.

Нет смысла углубляться в подробности. Суть в том, что в последующие три недели я опустился как умственно, так и физически. Я стал терять интерес к тому, из чего до сих пор складывалась моя жизнь: к работе, гольфу, одежде, контактам с людьми и даже к деньгам. Хуже всего получилось, конечно, с работой. Я начал делать ошибки. Сначала стал допускать маленькие промахи, потом, с течением времени, упущения приобрели серьезный характер. Я нашел, что меня не интересует желание Джонса приобрести платиновый портсигар с рубиновыми инициалами для его новой любовницы. Он получил портсигар, но без инициалов.

Потом я забыл, что миссис Ван Сдай специально заказала золотые часы с календарем для своего маленького чудовища — племянничка, и послал ему золотые часы без календаря. Она явилась в магазин словно галеон под всеми парусами и честила Сиднея, пока он едва не заплакал. Это дает некоторое представление о том, насколько я сдал. За три недели я натворил уйму подобных ошибок. Считайте это несобранностью, зовите, как хотите, но на Сиднея сыпались шишки, а Терри злорадствовал. Кроме того, раньше за состоянием моей одежды следила Джуди. Теперь я забывал ежедневно менять рубашку — какая разница? Я всегда стригся раз в неделю. Теперь же впервые за все время, сколько я себя помню, я ходил с заросшей шеей — какая разница? И так далее, и так далее. Я перестал играть в гольф.

Черт побери, кто, кроме ненормального, станет бить по маленькому белому мячику, загоняя его невесть куда, и потом идти за ним, спрашивал я себя. Скоуш? Отдаленное воспоминание.