— Я его сын. Он попросил, чтобы я пришел вместе с ним.

— Он считает, что я не в состоянии водить машину, — заявил Стэн. — Но я-то знаю, что ноги у меня пошли на поправку, и пусть уж он услышит это из первых уст. Вам, кстати, сколько лет?

— Тридцать два. А вам сколько?

Стэн недоуменно крякнул, словно не ожидал такого вопроса.

— Мне восемьдесят три.

Доктор Кейтс сделала приглашающий жест, показывая на кресло у стола.

— Не надо, все в порядке. Могу постоять.

И вот они стояли втроем посреди кабинета, пока доктор Кейтс пролистывала карточку Стэна. Волосы у нее были зажаты заколкой. Казалось, иначе они бы прямо брызнули во все стороны, черные и неуправляемые. От нее так и веяло кипучей энергией, которую, казалось, обуздывала лишь серьезность ее профессии.

— До недавних пор вы были вполне здоровым парнем, — отметила доктор Кейтс.

— В жизни не курил. И не пил, разве что пиво за обедом.

— Еще и умный парень вдобавок.

— Не все так думают. — Стэн покосился на сына, но тот проигнорировал его взгляд.

— У вас диабет, но вы его держите под контролем с помощью глюкофага. Вы сами отслеживаете уровень глюкозы в крови?

— О да. Не могу сказать, чтобы мне так уж нравилось каждые пять минут колоть себя в палец, но я это делаю. Я держу уровень сахара в нормальных пределах. Пожалуйста, можете проверить.

— Планирую это сделать.

Стэн глянул на Кардинала, словно хотел сказать: «Эта женщина обращается со мной грубо? Господи, если только она мне вздумает грубить…»

— Кроме того, доктор Шокетт пишет, что у вас была серьезная невропатия стоп.

— Была. Теперь легче.

— Вы испытывали затруднения при ходьбе. Даже при стоянии. Вряд ли при этом могла идти речь о том, чтобы водить машину, верно?

— Я бы так не сказал. У меня ступни просто… нет, не то чтобы немели, а… на них словно губки лежали. Не так уж мне это мешало.

Пожалуйста, не разрешайте ему водить, мысленно взмолился Кардинал. Он или сам убьется, или убьет кого-нибудь другого, я не хочу, чтобы мне позвонили и сообщили такую новость.

Доктор Кейтс подвела Стэна к правой двери.

— Присядьте в смотровой. Снимите ботинки, носки и рубашку.

— Рубашку?

— Хочу послушать ваше сердце. Доктор Шокетт нашел у вас аритмию и направил вас к кардиологу. Это было полгода назад, но я не вижу в карточке результатов.

— Знаете, так я к нему и не попал, к этому кардиологу.

— Очень жаль. — В голосе доктора Кейтс послышалась металлическая нотка.

— Он был занят, я был занят. Сами знаете, как это бывает. В общем, так мы с ним и не увиделись.

— У вас в семье были случаи сердечных заболеваний, мистер Кардинал. Такие вещи не следует игнорировать. — Она повернулась к Кардиналу-младшему. У нее был холодный взгляд, который он счел даже сексуальным — несомненно, именно потому, что она стремилась исключить из своего взгляда всякую чувственность. — Думаю, вам лучше подождать здесь.

— Конечно. — Кардинал сел.

В дверь негромко постучали, и вошла регистраторша.

— Извините. Пришел Крейг Симмонс. Настаивает, чтобы я передала вам, что он вас ждет.

— Мелисса, у меня пациент. У меня весь день пациенты, по записи. Он не может вот так вклиниться.

— Знаю. Я ему говорила. Сто раз говорила. Не желает слушать.

— Хорошо. Скажите, что я его приму после этого больного, но смогу уделить ему не больше пяти минут. Это в последний раз. Извините, — сказала доктор Кейтс, когда регистраторша вышла. В темных глазах врача уже не было такого спокойствия. — Некоторые не выносят, когда им отвечают «нет».

Она вошла в смотровую и закрыла за собой дверь. Кардинал слышал их голоса, но слов разобрать не мог. Он огляделся. Во времена Рэя Шокетта все в этом кабинете было хромированное и пластмассовое. Теперь же — кожаные кресла, вентилятор под потолком, два стеллажа, где за стеклом теснится медицинская литература. Темно-красный персидский ковер создавал здесь теплую, гостеприимную атмосферу — словно вы попали не в кабинет врача, а в студию художника.

Спустя четверть часа доктор Кейтс вышла из смотровой. За ней следовал Кардинал-старший, вид у него был грозный.

Она вынула рецептурную книжку и стала писать, одновременно говоря:

— Выписываю вам два лекарства. Первое — мочегонное, оно вам прочистит легкие. Второе — разжижающее кровь, оно вам снизит давление. — Она оторвала рецепты и протянула их Стэну. — Кардиологу я позвоню сама. Только тогда будет уверенность, что вы действительно придете к нему на прием. Моя ассистентка позвонит вам и сообщит время.

— А как насчет вождения? — спросил Кардинал-младший.

Доктор Кейтс покачала головой. Выбившаяся черная прядь волос обвилась вокруг ее шеи.

— Никакого вождения.

Стэн не выдержал:

— Черт побери. Да вы хоть представляете, каково это, когда тебе приходится звонить кому-то каждый раз, когда ты захочешь выйти из дому? Вам всего тридцать, что вы понимаете? Откуда вам знать, что я чувствую или не чувствую — ступнями или, черт побери, каким-нибудь другим местом? Я сидел за баранкой еще за двадцать лет до вашего рождения. Никогда не попадал в аварии. Меня даже за превышение скорости никогда не штрафовали. И теперь вы меня уверяете, что я не могу водить машину? И что мне прикажете делать? Каждые пять минут звонить ему?

— Я понимаю, что вы расстроены, мистер Кардинал. Вы правы, мне бы тоже это не понравилось. Но вам стоит иметь в виду две важные вещи.

— Ну, разумеется. Сейчас вы меня станете учить, о чем мне думать.

— Позвольте мне закончить.

— Что-что вы сказали?

— Я сказала — позвольте мне закончить.

Вот молодец, подумал Кардинал. Многие пугались гнева Стэна — в том числе и его собственный сын, — но эта молодая женщина умела владеть собой.

— Две важные вещи. Во-первых, невропатия у вас, скорее всего, пойдет на убыль. Вы постоянно следили за содержанием сахара в крови, и это очень хорошо. Все станет ясно через три-четыре месяца. А во-вторых, каждый зависит от окружающих. Всем нам стоит научиться просить о том, в чем мы нуждаемся.

— Ужасно чувствовать себя инвалидом, черт возьми.

— Это не конец света. Откровенно говоря, меня сейчас больше волнует ваше сердце. У вас в легких много жидкости, я это обнаружила при прослушивании. Давайте сначала разберемся с этим, а потом уже будем думать о вождении, хорошо?

Когда Кардинал с отцом вернулись в приемную, какой-то человек, сидевший там, выбрался из кресла и протиснулся мимо них в кабинет. Что-то в нем показалось знакомым — светлые волосы в сочетании с мускулатурой завсегдатая тренажерных залов? — но мужчина вошел в кабинет и закрыл за собой дверь, прежде чем Кардинал сумел вспомнить, кто это такой.