– Все сходится в некоем данном месте… И затем, когданаступает нужный момент, – наносится завершающий удар. Это и есть часатаки. Черный час. История приобретает иную точку отсчета. Как перед запуском:три, два, один, ноль – старт. И в нулевой точке все участники драмы сходятсявместе… Да, именно в нулевой точке… – повторил он и умолк, слегкавздрогнув.

– Вы замерзли, сэр, подвигайтесь ближе к огню.

– Нет, нет, – сказал мистер Тревис. – Просто,как говорится, дрожь пробирает. Пожалуй, пора мне отправляться домой.

Он слегка склонил голову в знак прощания и с осторожной,старческой неторопливостью вышел из комнаты.

После его ухода в маленькой гостиной ненадолго установилосьсмущенное молчание, и затем королевский адвокат Руфус Лорд заметил, что старинаТревис начал сдавать.

Сэр Уильям Кливер сказал:

– Острый ум… исключительно острый ум… Но, увы, возрастуже сказывается.

– К тому же сердце давно пошаливает, – сказалЛорд. – Может остановиться в любую минуту, насколько мне известно.

– Он очень трепетно относится к своему здоровью, –сказал молодой Льюис.

В это самое время мистер Тревис осторожно садился в свойстаренький «Даймлер», имевший необычайно мягкий ход. Шофер доставил его к дому,окна которого выходили на тихий сквер. Заботливый камердинер помог ему снятьпальто, и мистер Тревис прошел в библиотеку, где в камине на углях уже плясалисиневатые языки пламени. Его спальня находилась в соседней комнате, поскольку,заботясь о своем сердце, он давно не поднимался выше первого этажа.

Опустившись в кресло перед камином, мистер Тревис подвинул ксебе поднос с письмами.

Мысленно он все еще продолжал развивать тему, краткообрисованную им в клубе.

«Возможно, именно сейчас, – думал мистер Тревис, –некая драма… некое убийство находится в стадии приготовления. Если бы я решилсянаписать одну из тех развлекательных историй о кровавом преступлении, тонепременно начал бы с того, что некий пожилой джентльмен сидел перед камином ираспечатывал свою почту… приближаясь, без ведома для себя, к той самой нулевойточке…»

Разрезав конверт, он извлек письмо и рассеянно смотрел наисписанный лист бумаги.

Внезапно выражение его лица изменилось. Он словно вернулсяиз мира фантазии в реальный мир.

– О боже, – сказал мистер Тревис. – Какаядосада! Какое исключительно неприятное известие! После стольких лет!.. Да,придется менять все мои планы.

«ДВЕРЬ ОТКРОЙ! – ПОЛНО ЛЮДЕЙ»[1]

11 января

Мужчина, лежавший на больничной койке, слегка пошевелился ииздал болезненный стон.

Дежурившая в палате сестра встала из-за стола и подошла. Онапоправила подушки и устроила его поудобнее.

Ангус Мак-Виртер ворчливо пробормотал что-то в знакблагодарности.

Все его существо переполняли чувства возмущения и горькойдосады.

К этому времени все должно было уже кончиться. Он уже долженбыл избавиться от всего этого! Будь проклято чертово дерево, которомувздумалось вырасти на склоне скалы! Черт побери тех услужливо-назойливыхвлюбленных, которые не побоялись назначить свидание на скале холодной зимнейночью…

Если бы не они (и не дерево!), то все уже закончилосьбы, – ледяная глубина воды, возможно, краткое бессознательноесопротивление и, наконец, забвение… конец некой бесполезной, никчемной инеудавшейся жизни.

И где же он оказался вместо этого? Какая нелепость! Почемуон должен лежать на больничной койке со сломанным плечом и с перспективойпредстать перед городским судом за преступную попытку самоубийства?

Проклятие! Разве он не имеет права распоряжаться собственнойжизнью?

Если бы ему удалось осуществить задуманное, то, возможно,его похоронили бы надлежащим образом по христианскому обряду как умалишенного.

Разумеется, умалишенного, как же иначе! Хотя он никогда непоступал более здраво. И это самоубийство было самым логичным и разумнымпоступком, который мог сделать человек, оказавшийся в его положении.

Он скатился на дно жизни, тело его постоянно мучили какие-тоболезни, жена бросила его ради другого. Без работы, без семьи, без денег,лишенный здоровья, лишенный даже надежды… Разумеется, из такого аховогоположения есть единственный возможный выход…

А вместо этого он лежит в этой смехотворной позе вбольничной палате. И возможно, вскоре явится некий лицемерный чиновник снабожными увещеваниями и будет настраивать его на благоразумное отношение кнекоему предмету потребления, который принадлежит только ему и никому другому,поскольку это его собственная жизнь.

Он раздраженно фыркнул. Его захлестнула волна гнева.

Сиделка вновь подошла к нему. Это была молодая рыжеволосаядевушка с добрым и довольно безучастным лицом.

– Вам очень больно?

– Нет, не очень.

– Может, дать вам снотворное?

– Спасибо, обойдусь.

– Но…

– Неужели вы думаете, что меня мучает боль в плече илибессонница?

На лице девушки появилась мягкая, немного снисходительнаяулыбка.

– Доктор сказал, что снотворное вам не помешает.

– Мне плевать, что сказал ваш доктор.

Она расправила салфетку на тумбочке и подвинула стаканлимонада к нему поближе. Мак-Виртер сказал слегка пристыженно:

– Извините меня, похоже, я излишне груб.

– Не беспокойтесь, все в порядке.

Его раздосадовало, что девушку совсем не задела его вспышка.Ничто не могло пробить броню ее снисходительного равнодушия. Она невоспринимала его как человека, в данном случае он был всего лишь пациентом.

– Проклятие, – сказал он. – Во всем виноватыэти проклятые спасатели…

– Успокойтесь, не надо так говорить, – с упрекомсказала она. – Вот это уже действительно не слишком любезно с вашейстороны.

– Не слишком любезно? – с горькой насмешкойвоскликнул он. – Черт побери! Может, мне еще поблагодарить их?!

Она спокойно сказала:

– Утром вы почувствуете себя гораздо лучше.

– Вы, сиделки… – с тихим раздражением буркнулон. – Вы не люди, вы всего-навсего сиделки! Вот вы кто!

– Поймите же, мы знаем, что лучше для вас.