– Она ведет себя как барышня голубых кровей!

Пьяницы, окружавшие Ваньку Багра, захохотали.

Багор спешился, швырнул поводья Гржебову и зашагал к Веронике, сжимая в руке плеть. Остановившись перед девушкой, он несколько секунд смотрел на нее угрюмо, затем размахнулся и что есть мочи стеганул по лицу.

Вероника вскрикнула и загородилась руками.

– Проси пощады! – снова прорычал мужчина, глядя Веронике в глаза.

Девушка вытерла с подбородка кровь и покачала головой.

– Нет? – губы атамана расползлись в улыбку, и его острые зубы блеснули в лунном свете. Он повернул голову к всадникам и крикнул: – Алешка, веревку!

Гржебов отвязал от седла веревку, которой обычно стреноживают коней, и швырнул ее атаману.

– Что ты собираешься делать, Багор? – весело поинтересовался он. – Хочешь подвесить ее за ноги?

– Заткнись! – прорычал атаман. Разматывая веревку, присел возле Вероники и потребовал: – Дай руки!

Вероника не шелохнулась.

– Я сказал: руки!

Он схватил ее руки и резко притянул к себе. А потом быстро стянул ей запястья веревкой. Связав Веронику, Багор взял ее на руки, прошел по чавкающей земле и остановился у края болота.

– Последний раз говорю: проси пощады! – глухо пророкотал он.

Вероника молчала.

– Ну, пеняй на себя…

И Багор швырнул Веронику в болото.

– Багор, ты выпустил веревку! – крикнул кто-то из ватаги.

– Она захлебнется, атаман!

Мужчины бросились к болоту, но Ванька Багор, раскинув руки, удержал их.

– Стоять! – рявкнул он.

Вероника изо всех сил билась за жизнь, но спастись было невозможно, и через минуту трясина сомкнулась у нее над головой.

Атаман повернулся к приятелям и устало сказал:

– Айда в лагерь.

Мужчины сели на коней.

Домой возвращались в угрюмом молчании. Время от времени спутники атамана бросали на него косые взгляды, но ничего не говорили.

Вдруг Алешка Гржебов вскинул голову и настороженно вгляделся в темноту.

– Багор, что это там?

Лошади вдруг заржали и остановились как вкопанные.

– Кони что-то почуяли, – сказал взволнованным голосом чернобородый казак Бугаев.

Лошади задрожали и с нервным храпом стали топтаться на месте.

– Они напуганы! Атаман, чего молчишь? Что там белеет между деревьями? Никак маньчжуры?!

Гржебов взглянул на оцепеневшего атамана и глухо проговорил:

– Багор, мне это не нравится!

– Цыц, Алешка! И вы все цыц! – Багор угрюмо сплюнул через плечо. – Нету там никого!

– Ребяты, гля, да ведь там баба! – заорал вдруг казак по кличке Крот.

И точно – впереди белел женский силуэт. И не просто белел, а стремительно приближался.

Кони внезапно повернулись и порысили в сторону болота.

– Коней держи! – крикнул кто-то.

Засвистели плети и нагайки. Однако удержать коней казаки не смогли – те, дрожа и храпя, продолжали набирать скорость.

– Лошади несут! – крикнул Крот.

– Ребяты, сигай с коней! – завопил Бугаев.

Казаки принялись на полном ходу выпрыгивать из седел. Кто-то из них вскрикнул, сломав ногу. У кого-то хрустнула свернутая шея. Ванька Багор тоже попытался выпрыгнуть из седла, но не смог перекинуть ногу через круп скачущей лошади. Он дернул что есть мочи, но нога осталась в стремени – ее опутала веревка.

– Атаман! – услышал он позади крик Алешки Гржебова.

А в следующее мгновение конь Ваньки Багра взвился в воздух и… упал в болото. Бездна разошлась под копытами, и Багор вместе с лошадью стремительно пошли на дно. Зловоние трясины ударило атаману в нос. Он что есть мочи оттолкнулся от коня ногами, извернулся и попытался ухватиться за нижнюю ветку черной, полусгнившей ели. Ветка была крепкая. Она должна выдержать. Нужно только постараться… Вот так… Еще чуть-чуть… еще…

Багор вцепился озябшими пальцами в ветку, сплюнул болотную грязь и заорал:

– Алешка! Алешка, помоги мне!

Но никто не спешил атаману на помощь. «Ничего, – подумал Багор. – Справлюсь сам. Осталось совсем немного».

Он, держась за ветку, подтягивал свое тело к берегу. Багор снова и снова напрягал мышцы. Трясина нехотя выпускала атамана из своих ледяных, вязких объятий. И он уже уверовал в спасение, как вдруг что-то сжало атаману левое предплечье и потянуло назад, в топь. Багор обернулся. Сердце его едва не разорвалось от ужаса – в руку ему впились длинные белые пальцы.

Багор почувствовал, как зловонное, гнилостное дыхание охолодило ему щеку.

– Атаман… – прохрипел кто-то. – Атаман…

Ванька Багор дернулся, потом еще раз… Но все было бесполезно. Тогда он попытался взглянуть в лицо своему противнику. И почти не удивился, увидев рядом Веронику. Девушка распухла, словно она пролежала в воде несколько дней. Из ее рта вырывалось хриплое дыхание, мокрые волосы спутались и висели клочковатыми прядями, а в выкатившихся из орбит глазах застыло торжество.

– Атаман…

Завопив от ужаса, Багор забился, стараясь вырваться, но руки девушки цепко схватили атамана за плечи и быстро потащили на дно.

Когда Алешка Гржебов подбежал к кромке болота, голова атамана уже скрылась под водой. Но вторая голова – распухшая, почти бесформенная, еще успела мелькнуть над поверхностью и взглянуть Алешке в глаза. И от этого взгляда, полного презрения и ненависти, Гржебова пробрал мороз. Страшные синие губы утопленницы прошептали одно-единственное слово: «Отомщу».

Гржебов оцепенел. Его длинные, цвета вороного крыла, волосы стали полностью седыми. За одну минуту из пышущего здоровьем тридцатилетнего мужчины Алешка Гржебов превратился в дряхлого старика.

– …На территории клиники для персонала предусмотрены небольшие, но отличные дома коттеджного типа, – сказал профессор Черневицкий. – Думаю, вам и вашему мужу понравится. Теперь вы можете задавать вопросы.

Заведующий клиникой Игорь Константинович Черневицкий был высок, худощав, седовлас и опрятен. Он был в темно-сером костюме и белой шелковой рубашке с расстегнутой верхней пуговкой. Лицо заведующего украшали черные усики и бородка клинышком.

Его собеседницей была девушка среднего роста, с каштановыми волосами, с правильными, но не слишком выразительными чертами лица. Звали ее Вера Арнгольц.

Кроме них в кабинете присутствовал еще один человек – очень хорошо одетая и очень ухоженная дама лет пятидесяти со спокойным, немного высокомерным лицом. Серые, стального оттенка глаза Аллы Львовны Сташевской смотрели остро и дерзко, выдавая в ней женщину, привыкшую повелевать, и сверкали так, как способны сверкать только драгоценные камни. Деловой костюм дамы был небросок, но понимающий в этом толк человек мигом бы сообразил, что стоит он никак не меньше бриллиантовой булавки на вороте ее шелковой синей кофточки.