Ирма предложила ей пластинку жевательной резинки. Анна заметила, что женщина-полицейский нервничает, словно подросток на первом свидании. Преступления такого плана были фактически незнакомы городку Карсон-Спрингс. В позапрошлом году произошло несколько убийств, но убийца, сестра Беатрис, сейчас находилась в учреждении для душевнобольных преступников. Помимо этого самым страшным, что случилось в их городке, было задержание Вальдо Скваера за пьяный дебош. Сейчас, после смерти Моники, копы, чье появление на публике ранее ограничивалось ежегодным обращением к городскому совету по поводу нескольких метров земли для парковки в деловой части города, оказались в центре всеобщего внимания.

Внезапно Анна подумала о том, что ей нужно приобрести хотя бы одного союзника.

— В тот вечер я была дома, — почти прошептала она, — смотрела телевизор.

Выражение лица Ирмы осталось невозмутимым. Замешательство Анны усилилось. Стоило ли ей солгать, что она любила Монику, или лучше вместо этого признаться, что она не смогла бы сестру и пальцем тронуть? Было ли это правдой? Когда-то давно это действительно было так, но в последнее время Анна часто задумывалась о том, насколько легче ей жилось бы без Моники.

— У вас есть адвокат? — Ирма медленно жевала жвачку, ее челюсть двигалась, как у коров, которых они только что видели на пастбищах.

Анна отрицательно покачала головой.

— Я не знала, что он мне понадобится.

— Теперь знаете.

Ирма с любопытством рассматривала ее. Анна знала, что не похожа на типичного подозреваемого в убийстве. Она была одета в темно-синюю юбку с бледно-голубым верхом, уши украшали золотые серьги-гвоздики, а шею тоненькая золотая цепочка — единственные украшения Анны, — и она скорее походила на человека, направляющегося на собеседование по приему на работу.

Они свернули на шоссе, где асфальтовое покрытие было ровным. Пастбища уступили место рядам деревьев, сгибающихся под тяжестью апельсинов, таких идеально круглых и ярких, что издали они казались искусственными. Пейзаж за окном напоминал детский рисунок апельсиновой рощи, сделанный цветными карандашами. Кое-где среди теней, образующих рисунок в форме круглых пятен, жирные белые гуси, более свирепые, чем собаки, охраняли территорию от непрошеных гостей, вышагивая с важным видом, словно маленькие напыщенные генералы. Они были похожи на персонажей мультипликационного фильма Диснея.

На значительном расстоянии от трассы возвышалось беспорядочное скопление зеленых холмов на пути к вздымавшимся за ними, покрытым снегом горам, которые искрились, подобно драгоценным камням, на фоне небесного свода, омывавшего долину солнечным светом практически круглый год. Глаза Анны начали слезиться от их блеска, и она пожалела, что, выходя из дому, не догадалась захватить очки. «Всегда бери с собой шляпу, солнцезащитные очки и крем от загара, когда отправляешься в путешествие. Осторожность не бывает чрезмерной». Как много раз она делилась с другими этим образцом исключительной мудрости?

Анне пришло в голову, что в том месте, куда она направляется, ей не понадобится ни один из этих предметов. Но не позволяя тревоге поселиться в своей душе, она сказала себе: «Как только мы приедем на место, все прояснится». Они увидят, что это ошибка, что ее единственное преступление — это просроченный штраф за парковку, который она проигнорировала. Но спустя несколько минут, когда они свернули с улицы Марипоза на обрамленную пальмами дорогу, ведущую к зданию муниципалитета, в котором размещались полицейский участок и здание суда, пульс Анны бился все так же сильно, а ладони вспотели.

Огромный белый дом в викторианском стиле, первоначально принадлежавший семье Мендоза — потомкам первых испанских поселенцев в долине, известных как gente de razon[1], — состоял из четырех этажей, и в нем было достаточно фронтонов и декоративных деталей для того, чтобы предоставить работу всем малярам и художникам Карсон-Спрингс. Особый колорит дому придавало огромное количество витражей, о которых говорили, что они от Тиффани. Пока патрульная машина ехала по дороге, глаза Анны были прикованы к репортерам, толпившимся на ступеньках у входа. Это те же, что встречали ее возле дома, или это была новая группа? Господи, сколько их там?

Машина остановилась, и, когда Анна вышла из нее, Ирма крепко схватила подозреваемую за локоть. Анна инстинктивно наклонила голову и поднесла руки к лицу, чтобы защитить его от любопытных взглядов. Несколько голосов выкрикивали ее имя. Свет от вспышек фотоаппаратов пробивался сквозь ее крепко сжатые пальцы. Анна почувствовала смешанный запах пота, сигаретного дыма и духов. Мысль о том, что все эти дамочки сейчас набросятся на нее, вызвала в ее душе волну ужаса. Колени Анны подогнулись, но сильные руки крепко держали ее с двух сторон. Не успев опомниться, Анна оказалась внутри здания, в тесном коридоре с флуоресцентным освещением.

В главном управлении полиции, в котором она находилась, стояли столы времен президента Эйзенхауэра[2], выстроенные в несколько рядов и втиснутые в зал на первом этаже, который некогда был приемной. На высоком потолке, в местах, не покрытых звукоизолирующими плитами, до сих пор были видны лепные розочки. Вдоль одной из стен стояли бежевые металлические шкафчики, а с другой стороны на своем рабочем месте сидел дежурный — сержант полиции. Анна уловила слабый запах кофе и чего-то еще, запах, который у нее ассоциировался с государственными учреждениями — школами, больницами и очередью в офисе департамента автомобильного транспорта. Все оторвались от своих дел, чтобы взглянуть на Анну, и у нее возникло ощущение, будто время остановилось, подобно стоп-кадру в кинофильме.

Анна сдержала желание улыбнуться в знак приветствия. Несколько лиц были ей знакомы. Она узнала коренастого Тони Окоа и долговязого рыжеволосого Гордона Ледбеттера — это они нашли ее мать, когда та забрела в отель «Лос-Рейс-Плаза», — а также хромого Бенни Дикерсона, пострадавшего от несчастного случая, когда его пистолет выстрелил, находясь в кобуре. Именно Бенни ответил на отчаянный звонок Анны той ночью, когда она проснулась и обнаружила, что кровать матери пуста. Бенни нашел Бетти в поле, находившемся между их домом и домом Лауры, в ночной сорочке, дрожащую и не имевшую ни малейшего представления о том, как она туда попала. У Бенни было узкое лицо и короткие бакенбарды, модные в семидесятых, но побелевшие с годами и обрамлявшие сейчас его лицо, словно пара отвисших собачьих ушей. Все знали, что он стеснялся того, что скоро уйдет на пенсию. Сейчас, прихрамывая на больную ногу, Бенни подошел к Анне.

— Привет, Анна, — сказал он тихим голосом, не глядя ей в глаза. — Ты в порядке?

«Как я могу быть в порядке?» — захотелось ей закричать. Но вместо этого она только пожала плечами.

— Бывали дни и получше.

— Это не затянется слишком надолго.