чем улететь ввысь. Он сел, бесполезно озираясь по сторонам, и думая, что он не один такой здесь, есть ещё кто-то, тот, кто ответил на его вопрос. И в нём боролись два чувства: желание спросить, кто это, и что происходит, и страх, узнать ответы на свои вопросы. Но жажда к знанию победила.

– Кто ты?

Тишина. Он повысил голос и повторил вопрос. Ответ снова не прозвучал, только река рассказывала свою историю, плескаясь где-то. Его пробрало зло, и он выкрикнул свой вопрос, который так и остался без ответа, только голос реки слышался во тьме. Даже его собственный не отражался эхом, как в первый раз, он будто бесследно исчез во тьме, как сахар в кипятке.

Да что это за место? Вновь мысли атаковали его. Кто мне ответил? С того момента, как он здесь, он сам лишь себе отвечал. Следующая мысль, с яркостью и жаром солнца, затмила все остальные. Кому мне? Кто я?

Последний вопрос был прост, но он не смог на него ответить. Его память была такой же тёмной, как и всё вокруг него. Он бы рад покопаться в своих воспоминаниях, но их нет, словно какой-то вор ограбил его, не оставив ничего, даже имени.

Он потряс головой, пытаясь выкинуть все мысли о себе, так как сейчас его интересовало лишь одно, куда-нибудь выбраться, где есть свет, всё остальное потом. Он не допускал даже варианта, что не сможет выбраться из этой темноты никогда, он был уверен, что не ослеп, но никак не мог это достоверно проверить. Но мог проверить кое-что другое. Подобравшись уже привычными действиями к краю, он сел и снял ботинки. Прислушавшись, и ничего нового не услышав, кроме бегущей реки, он вытянул руку с одним ботинком вперёд, за край пропасти, и разжал пальцы. Ботинок камнем устремился вниз. Затаив дыхание, он ждал. Ждать пришлось долго, прежде чем у него возникли сомнения, и он потянулся рукой к поверхности, на которой сидел, проверить, вдруг ботинок лежит рядом. Но будто только этого и ждал, раздался всплеск, далёкий и едва слышный.

Он недоумённо уставился в темноту, пытаясь представить на какой высоте расположен этот мост. Он подумал, что хорошо, что он не шагнул с этого моста, чтобы сделать этот шаг неплохо бы иметь за спиной парашют. Он пополз к противоположной стороне, чтобы провернуть то же самое со вторым ботинком. Длительное ожидание и тихий всплеск, где-то далеко внизу.

Что же он узнал? То, что мост высок, и то, что теперь у него нет ботинок. Пошевелив пальцами на ногах, он снял носки и бросил их в сторону, уже не заботясь, куда они упадут, встал на ноги и нахмурился. Мост, на котором он стоял, оказался тёплым. Он не замечал этого, когда ползал на четвереньках, занятый другими мыслями, а также, когда шёл по нему в обуви, зато сейчас ощутил, будто у моста был подогрев. Он потоптался на месте, наслаждаясь исходящим теплом, которое ещё успокаивало, он ведь думал, что придётся продолжать путь босиком по холодному и шершавому, как наждачная бумага, покрытию, о которое легко поранить ноги, а оказалось всё не так. Помимо тепла под ногами, мост оказался ещё и приятным на ощупь для его ступней, мягкий и слегка пружинящий, как резина.

Немного потоптавшись на месте, он совершил небольшую прогулку от края до края моста и выяснил кое-что новое, знание, которое ему может помочь в слепой ходьбе по мосту. Мост был тёплым посередине и холодным по краям, с каждым шагом к краю тепла становилось меньше, и наоборот, чем ближе к центру, тем теплее, это походило на костёр, разведённый зимним днём, к которому ты двигаешь замёрзшие руки, чем ближе – тем жарче, чем дальше – тем холоднее.

Он немного приободрился, допуская то, что такой перепад температуры сохранится на протяжении всего моста, значит, можно смело идти вперёд, не боясь свалиться, если только на пути не встретится дырка, в которую он пролетит, как в открытый люк. Но об этом долго думать ему не пришлось, так как вопрос, крутившийся в голове, интересовал его больше. А где этот перёд?

Он осмотрелся по сторонам, в поисках начала и конца, жест, больше проделанный автоматически от такой мысли, чем осознанный, он ведь знал про чёрную кошку в чёрной комнате и невозможности её там найти. Но одна мысль, которая могла ему с этим помочь, лениво, как улитка, заползла к нему в голову, немного напугав свежестью воспоминаний. Крикни, говорила она.

Он помнил, что пошёл на эхо своего крика, именно так он выбрал направление тогда и крикнул сейчас, желая, лишь, чтобы в этот раз эхо его голоса не сбилось в этой тьме с пути и пробежало бы прежним маршрутом.

Вновь его голос зазвучал в темноте, вновь он удалялся от него, затихая. Он смолкал в одной стороне, будто знал, где выход, и уносился туда. Наверное, так и есть, думал он, напрягаясь в ожидании, когда его голос вновь крикнет. Новая идея пришла ему в голову. В тот раз, когда его голос крикнул, он, наверное, указывал ему и говорил: «Сюда, здесь выход.»

С окончанием этой мысли, затих и его голос, в этот раз без крика. Выдохнув, он выбрал направление и пошёл по тёплой мостовой.

Он шёл, не зная сколько прошло времени, не зная какое преодолел расстояние, он, как-то даже не думал об этом. У него, каким-то образом, получилось ни о чём не думать, просто идти вперёд, слушая бегущую реку, наверное, её голос был приятнее, поэтому он и не слышал своих мыслей. А мост всё не кончался. Он временами подходил к краю, проверяя на месте ли края, обжигающие ступни холодом, и возвращался обратно на центр моста.

Помимо кружащей всюду темноты, он обратил внимание ещё на одну странность, которая происходила уже с ним. Его ноги, не уставая, продолжали нести его вперёд, а его желудок не требовал пищи. И он немного порадовался этому, ведь если он устанет, он сможет сесть или даже лечь (теплота центра моста к этому располагала) и передохнуть, но вот как ему утолить голод, он не знал. Поэтому и шёл, радуясь в душе этим мелочам.

Его длительная ходьба и шум реки вызвали закономерный вопрос о длине моста, и у него появилось сомнение, что под мостом течёт река, скорее уж этот мост переброшен через океан, учитывая, сколько он по нему идёт. В какой-то момент он даже подумал, что великая китайская стена сжалась