За королем английское золото, против него гораздо более могущественные силы – Армфельт перестал колебаться. Ехать в далекую Вену с никчемным поручением от короля граф не желал категорически. Еще бы – пока он доберется до Австрии, пока застрянет там на неопределенное время, что произойдет в Стокгольме?

Король Карл силой добьется его Магдалины, которая пока сопротивляется откровенным и грязным домогательствам. Да и вопрос – доедет ли он сам до Дуная, не прирежут ли по дороге – его величество такую штуку охотно может проделать, прихлебателей у него много.

– Карнавал?! – глухо, с неукротимой яростью произнес сквозь стиснутые зубы Армфельт и гордо тряхнул головой. – Ну что ж – пусть будет карнавал!

Дарданеллы

Из-за большого камня было удобно наблюдать за ползущими, другого слова и не подберешь, турецкими кораблями. Они проходили мимо, спокойные и величавые, несмотря на грязный вид и чрезвычайную запущенность.

Да за висящие концы боцман на любом русском линкоре давно бы зубы свои на палубу выплюнул, вернее, такого пентюха никто из капитанов, даже в припадке безумия, на эту должность не поставил. С такой командой воевать – только заклятому врагу помогать!

Хорошкин ухмыльнулся – позиции самодвижущихся мин были замаскированы великолепно, он сам с лодки трижды выходил в пролив и смотрел на них, пытаясь обнаружить. И если бы не знал, где стоят аппараты, то нипочем бы не нашел.

Потому старый моряк сейчас тешил себя обоснованной надеждой, что успеет произвести прицельный залп, и лишь потом турки обнаружат позицию. И все – достаточно он послужил России, можно будет за нее и смертушку принять, ибо уйти вверх по крутому склону и молодому матросу будет трудно, на что же рассчитывать пожилому капитану?!

– Аппараты, товсь!

Глухим голосом отдал Семен Иванович команду, хотя прекрасно знал, что обе трубы, заряженные длинными «рыбинами», кои государь приказал именовать торпедами, сиречь самодвижущими минами, давно готовы к бою.

Страшное оружие появилось на русском флоте, созданное многолетним трудом умельцев. В лимане у Николаевских верфей Хорошкин самолично два года натаскивал офицеров и матросов специальной команды, которым сейчас предстояло эти разрушительные снаряды применить.

Снаряженными торпедами еще не стреляли, слишком дорогостоящими оказались они, хотя учебных пусков проделали несколько десятков. Пройдя полверсты, неснаряженные аммоналом, такие торпеды всплывали на поверхность, истратив закачанный в них паровиком воздух, а не тонули, как получилось бы с боевой.

– Первый готов!

– Второй готов!

Хорошкин выслушал приглушенные ответы и еще раз посмотрел на турецкие корабли. Там царило полное благодушие – османы даже не подозревали, что им уготована жаркая встреча…

– Пли!

Повинуясь команде, молоденький мичман с «вкусной» фамилией Колбасьев с усилием дернул рычаг. Раздался сильный хлопок воспламенившегося пороха, и торпеда медленно вылетела из аппарата, погрузившись в голубую воду, блестящую от жарких лучей дневного солнца. И, выпуская сонм пузырьков, устремилась к трехпалубному кораблю, что лениво проплывал всего в какой-то сотне саженей.

Хорошкин посмотрел вправо – там тоже состоялся пуск, и торпеда, оставляя отчетливый след на воде, устремилась ко второму турецкому линкору. И счастливо вздохнул – он все сделал правильно. Батареи бригадира Бонапартова справятся с семью кораблями, еще два он взял на себя – промаха быть не должно. А отстающие турки, числом в добрую дюжину вымпелов, вряд ли сунутся в пролив, увидев незадачливую судьбу своих товарищей.

– Спасаться по способности!

Хорошкин отдал свою последнюю команду – они сделали свое дело, и теперь есть только пара минут, чтобы удрать с позиции, пока на нее не обрушился град ядер и пуль. Скомандовал и забыл, напряженно глядя за хищными, невиданными доселе «рыбинами».

На османских кораблях хлопкам и пуску с берега пока не придали значения, лишь несколько матросов возбужденно замахали руками. И только…

Чудовищный взрыв взметнул гигантский столб воды ровно посередине корабля, подбросив многотонную махину и на секунду скрыв ее из виду. А когда опал, то Семен крякнул от искреннего удивления. Нет, он хорошо знал, что семь пудов взрывчатки весьма разрушительны по своему действию, но чтоб разорвать корабль?!

Рядом раздался еще один взрыв, и тут же грянул второй, намного более мощный. Турецкий корабль, заполучив торпеду в борт из аппарата мичмана Власьева, взлетел на воздух от рванувшей крюйт-камеры.

Зачарованный взрывом, Семен смотрел на черно-алый клубок дыма, из которого летели во все стороны обломки, люди и пушки. И еще старый моряк заметил ядро, летящее прямо в него. Он его видел, хотя мозг прямо вопил, что такого быть не может. Видно, какая-то заряженная пушка непроизвольно выстрелила и послала в него убийственный гостинец.

Хорошкин все понимал, отстраненно следя за приближающимся ядром, но тело словно закаменело, и не было сил спрятаться за скалу. Он только молча ждал и смотрел…

Страшный удар снес офицера, отбросив его на несколько саженей, изломав тело. Глаза медленно стекленели, губы пытались что-то сказать сквозь пузырящуюся на них кровь. Жизнь стремительно уходила из тела любимого командира; матрос, сжав от боли зубы, склонился над ним, желая расслышать последние слова.

– Беги, сынок… Меня… как Миниха…

Константинополь

– Что творит! Ей-богу! Нет, что он творит!

Петр не смог сдержать переполняющую его ликующую радость. Сбылась мечта идиота – перед ним раскинулся огромный город, а на холме возвышался узнаваемый на фотографиях и картинках еще с той жизни величественный собор с круглым куполом – Святая София. Правда, впечатление от христианской святыни портили четыре вытянутых минарета, словно поставленные торчком карандаши рядом с небольшим кавуном.

Но не Ак София привлекла его внимание, да и глянул он на нее лишь мельком, мимоходом. Другая картина – батальная; все внимание императора было направлено сейчас туда.

В бухте Золотой Рог сейчас началось самое настоящее светопреставление, апокалипсис для турецкого флота. Скованные штилем турецкие корабли горели погребальными кострами, а мимо них проплывали небольшие и пузатые русские броненосцы, время от времени окутываясь белым пороховым дымом. Именно эти клубы, вкупе с висящими на мачтах белыми парусами, напомнили ему подзабытые с детства впечатления, когда они с отцом приехали на родину, в казачий хутор, стоящий на пологом берегу узкой синей ленты Тихого Дона-батюшки.

Толстая и наглая хавронья, подрыв рылом обмазанный глиной плетень, ворвалась в курятник. Может, от безделья, или просто пожрать свинья пожелала, но случайно вкусила куриной крови и обезумела.

Страшным болидом чушка носилась по курятнику, давя и пожирая пернатых. Белые и пестрые перья и пух летели во все стороны, сопровождаемые отчаянным и хриплым кудахтаньем. Словно обреченный горнист, подавший последний сигнал, захлебнулся своим «кукареку» красавец-петух, вдавленный в землю копытцами озверевшей от крови свиньи.