Тот вышел с тем важным видом, который напускают на себя буржуа, когда судьба случайно облекает их воинским званием.

– Кто вы такие? – спросил он Атоса и Арамиса.

– Мы французские дворяне, – был ответ.

– Откуда вы прибыли?

– Из Лондона.

– Что вы собираетесь делать в Париже?

– У нас есть личное дело к английской королеве.

– Вот как! Кажется, у всех сегодня – дела к английской королеве, – отвечал сержант. – У нас в кордегардии сейчас уже сидят трое дворян, которые направляются тоже к английской королеве. Их пропуска сейчас досматривают. Давайте-ка сюда ваши.

– У нас нет никаких пропусков.

– Как, никаких документов?

– Нет. Мы, как уже сказали, прибыли из Англии и совершенно не осведомлены о том, что происходит в Париже. Мы покинули его до отъезда короля.

– А! – проговорил сержант с лукавой усмешкой. – Вы, наверное, мазаринисты и хотите пробраться к нам, чтобы шпионить?

– Мой друг, – вмешался Атос, до тех пор предоставлявший говорить Арамису, – если бы мы были мазаринисты, то у нас были бы какие угодно бумаги. Поверьте мне, что в вашем положении меньше всего следует доверять документам и людям, у которых они в порядке.

– Пройдите в кордегардию, – предложил сержант. – Вы объяснитесь с начальником поста.

Сделав знак караульному, чтобы он пропустил их, сержант прошел вперед, за ним последовали наши друзья.

Кордегардия была битком набита буржуа и людьми из народа; одни играли, другие пили, третьи громко ораторствовали.

В углу, где их почти не было видно, сидели трое дворян, прибывших раньше; документы их рассматривались начальником караула, которому чин и положение позволяли сидеть в отдельной комнате.

Первым движением как вновь прибывших, так и людей, сидевших в углу, было окинуть друг друга быстрым внимательным взглядом. Ранее прибывшие были тщательно закутаны в длинные плащи. Один из них, пониже своих товарищей, скромно держался позади.

Когда сержант, войдя, объявил, что привел, по всей видимости, двух мазаринистов, эти трое насторожились. Низенький тоже вышел вперед, но потом опять отступил и скрылся в тени.

Узнав, что у вновь прибывших совсем нет паспортов, в кордегардии решили, что их нельзя пропустить.

– А мне кажется, напротив, – заметил Атос, – что мы будем пропущены, так как, по-видимому, мы имеем дело с разумными людьми. Надо сделать очень простую вещь: стоит только доложить о нас ее величеству английской королеве, и если она поручится за нас, то, я полагаю, едва ли вы станете задерживать нас.

При этих словах незнакомец, сидевший в тени, взволновался и дернулся от удивления так, что воротник плаща, в который он кутался, сдвинул нахлобученную шляпу, и она упала на пол. Незнакомец торопливо поднял ее и надел.

– Черт возьми, – прошептал Арамис, толкнув локтем Атоса, – вы видели?

– Что? – спросил Атос.

– Лицо этого низенького господина?

– Нет.

– Мне показалось… Но нет, это невозможно…

В эту минуту сержант, который ушел в комнату начальника караула за приказом, вышел, передал троим незнакомцам бумаги и крикнул:

– Паспорта в порядке, пропустить этих господ!

Трое незнакомцев кивнули и поспешили воспользоваться пропуском. По знаку сержанта дверь открылась перед ними. Арамис проводил их взглядом и, когда низенький человек проходил мимо него, схватил Атоса за руку.

– Что такое, дорогой мой? – спросил Атос.

– Я… Нет, мне, вероятно, привиделось… – Затем он обратился к сержанту: – Будьте так добры, скажите: знаете ли вы, кто эти господа, которые только что вышли отсюда?

– Я их знаю по пропускам; это – господа де Фламаран, де Шатильон и де Брюи; они сторонники Фронды и направляются к герцогу Лонгвилю.

– Как странно! – проговорил Арамис, отвечая скорее самому себе, чем сержанту. – А мне показалось, что это сам Мазарини.

Сержант громко расхохотался.

– Ну, – сказал он на слова Арамиса, – зачем ему соваться к нам – чтобы угодить на виселицу? Он не так глуп.

– Может быть, – пробормотал Арамис, – может быть, у меня не такой верный глаз, как у д’Артаньяна.

– Кто здесь говорит о д’Артаньяне? – вдруг раздался голос начальника, неожиданно появившегося на пороге комнаты.

– О! – воскликнул Гримо, вытаращив глаза.

– Что это значит? – в один голос воскликнули Атос и Арамис.

– Планше! – продолжал Гримо. – Планше в офицерской форме!

– Господа де Ла Фер и д’Эрбле, – воскликнул офицер, – вы в Париже? О, как я рад! Без сомнения, вы хотите присоединиться к их высочествам?

– Как видишь, дорогой Планше, – отвечал Арамис; Атос же не мог удержаться от улыбки, узнав в столь высоком чине гражданского ополчения бывшего товарища Мушкетона, Базена и Гримо.

– А господин д’Артаньян, о котором только что упомянул господин д’Эрбле, смею спросить, где он теперь?

– Мы расстались с ним четыре дня тому назад, мой дорогой друг, и, по всей вероятности, он должен был раньше нас уже прибыть в Париж.

– Нет, сударь, я уверен, что он до сих пор не являлся в столицу. Может быть, он остался в Сен-Жермене.

– Не думаю. Мы условились встретиться в «Козочке».

– Я был там сегодня.

– Ну а красотка Мадлен имеет от него известия? – спросил с улыбкой Арамис.

– Нет, сударь, но не скрою от вас, что она изрядно беспокоится.

– Мы, – заметил Арамис, – времени не теряли и спешили изо всех сил. Однако, мой дорогой Атос, отложим пока разговор о нашем друге и поздравим сначала господина Планше.

– О господин шевалье! – с поклоном проговорил Планше.

– Лейтенант? – спросил Арамис.

– Пока лейтенант, но мне уже обещан чин капитана.

– Отлично! – сказал Арамис. – Но как вы добились такой чести?

– Прежде всего, вы ведь знаете, господа, что это я спас господина Рошфора?

– Ну да, конечно. Он нам сам рассказывал об этом.

– Меня тогда господин Мазарини едва не повесил, но от этого моя популярность только увеличилась.

– И эта популярность…

– Нет, кое-что получше. Вы же помните, господа, что я служил в Пьемонтском полку, где я имел честь быть сержантом?

– Да, помним.

– Ну так вот. В один прекрасный день, когда никто не мог выстроить как следует толпу вооруженных горожан, потому что один выступал с правой ноги, другой с левой, я как раз тут подвернулся, и мне удалось заставить их всех шагать в ногу. После этого меня произвели в лейтенанты, тут же, на месте… если не боя, так учения.