В мэрии готовились к торжеству, к празднованию победы.

«Мы это, черт дери, заслужили, – сказала себе Морин, – мы можем горевать о погибших, но должны жить дальше. Люди трудились, сражались и умирали ради этой минуты. Ради праздника, означающего завершение бойни. Худшее из того, что принес с собой Молот, позади. Теперь будем все восстанавливать».

Джоанна и Роза Вагонер ликовали: они сумели зажечь лампу.

– Получилось! – вопила Джоанна. – Привет, Морин! Видите, она заправлена метанолом!

Лампа давала тусклый свет. Ну и что с того? Вдоль стен зала, где тянулись полки с книгами, поставили столы. Дети водружали на них пуншевые чаши. Тутовое вино, действительно превосходное (ну, скорее, не очень скверное), ящик добытой неизвестно кем кока-колы. И еда – в основном рагу. Незачем допытываться о том, какое мясо для него использовалось. Крысы и белки схожи на вкус, как и крольчатина с кошатиной. Овощи присутствовали, но в небольшом количестве. Картошка превратилась в дорогой и редкий деликатес. Зато овса оказалось вдоволь. В Твердыню притащились двое скаутов Гордона Вэнса и принесли тщательно отсортированные мешки с зерном. То, что похуже – для еды, отборные – для будущего посева.

Сьерра от края до края заросла диким овсом.

Национальная кухня шотландцев – сплошные злаки.

Сегодня вечером выяснится, каково на вкус другое шотландское блюдо – рубец с потрохами и приправами…

Морин успела полюбоваться и холлом. Женщины и дети развешивали яркие ткани вместо настенных ковров: украшали помещение всем, чем угодно, лишь бы создать праздничную атмосферу.

Кабинет мэра находился за дверью – в противоположном конце холла.

Туда Морин и направилась. Там уже собрались ее отец, Харди, Зейц, Джордж и Эйлин Хамнер.

Разговор резко прекратился. Она поздоровалась с Кристофером, и он ответил, но вид у него сделался слегка испуганный, будто при ее появлении он ощутил вину. Или ей просто показалось? Но тишина, воцарившаяся в комнате, не являлась плодом ее воображения.

– Продолжайте, – произнесла Морин.

– Мы тут просто беседовали, – сказал Эл. – Я не уверен, что вам будет интересно нас слушать.

Она рассмеялась:

– Не беспокойтесь. Продолжайте, – повторила она.

«А если, черт побери, вы считаете меня принцессой, то я скоро выясню, что здесь происходит».

– Хорошо… Итак, предмет нашего обсуждения несколько неприятен, – вымолвил Харди.

– Неужели? – Морин села возле отца.

Выглядел он неважно. Она знала, что зиму он не переживет.

Врачи Бетесды говорили сенатору, что он должен перестать нервничать, но разве в такой ситуации это представлялось возможным?

Она положила ладонь ему на руку, улыбнулась, и он улыбнулся в ответ.

– Скажите Харди, что я буду паинькой, – прошептала Морин.

– Уверена, котенок?

– Да. Я за себя отвечаю.

– Эл, – проговорил Джеллисон.

– Хорошо, сэр. Речь о пленных. Что нам с ними делать?

– В госпитале раненых солдат Братства немного, – заметила Морин. – Я думала, их будет больше…

Харди кивнул.

– Остальные… они… ими занимаются. Тревожиться надо вот о чем: нам сдались сорок один мужчина и шесть женщин. Рассмотрим несколько вариантов, – он принялся загибать пальцы. – Первая позиция. Можно принять их в свою среду как равных…

– Никогда, – прорычал Кристофер.

– Вторая. Пусть будут нашими рабами. Третья. Отпускаем их. Четвертая. Убиваем их.

– Мы их не отпустим! – взвился Джордж. – Они ж опять присоединятся к своей секте! Куда еще им деваться? А Братство по-прежнему многочисленнее нас. Не забывайте об этом. Отступив миль на десять-пятнадцать, они снова полезли в драку – и сражались очень неплохо. У них еще есть вожаки, грузовики и мортиры… Конечно, мы захватили значительную часть их вооружения, но сами они по-прежнему там. – Мужчина хищно оскалился. – Хотя, готов спорить, к нам они теперь носа не посмеют сунуть – никогда. – Взгляд его затуманился. – Кстати, а рабы нам не помешают…

– Да. – Харди кивнул, соглашаясь. – Судите сами… Приведение в действие насосов компрессора вручную – тогда у нас опять будут холодильники. Токарные станки на мускульной силе. Шлифовка линз. На пленных можно даже пахать. Существует много работ, выполнять которые никому не хочется…

– Но рабство? – запротестовала Морин. – Нет. Это ужасно.

– А что б вы сказали, если бы мы назвали это «приговорить к каторжным работам»? – осведомился Эл. – Намного ли хуже станет их жизнь по сравнению с той, которую они вели в Братстве? Или в тюрьмах до Молота?

– Нет, – заявила молодая женщина. – Я беспокоюсь не о них. А о нас. В кого мы превратимся?

– Тогда казним их и покончим с этим, – буркнул Джордж. – Потому что выпустить их на волю мы, черт побери, не можем! Значит, выхода нет? Ни выпустить их, ни принять к себе, так?

– Почему? – не унималась Морин. – Пусть уходят.

– И они сразу вернутся к людоедам, – сказал Джордж.

– Представляет ли теперь секта такую же опасность, как и раньше? – спросила дочь сенатора.

– Для нас – нет, – ответил Кристофер. – В Твердыню они точно не полезут.

– А к весне, я полагаю, от Братства мало что останется, – добавил Харди. – Они плохо подготовились к зиме. Во всяком случае, тем, кто попал к нам в плен, об этом ничего не известно.

Морин боролась с овладевшим ею чувством.

– Мне страшно, – наконец произнесла она.

– Как же нам поступить? – вопросил Джеллисон. Голос его звучал тихо: он берег силы. – Цивилизациям свойственны те нормы морали и этики, какие они могут себе позволить. Вы сами видите, что в настоящее время у нас и того, и другого совсем немного… Мы не сумеем обеспечить уход за своими ранеными, тем более за чужаками, попавшими в плен. Зато мы способны прекратить их страдания. Что мы вправе позволить себе по отношению к ним? Морин права, мы не должны превращаться в варваров, но наши благие стремления не соответствуют нашим возможностям.

Она погладила руку отца.

– Как раз над этим я размышляла еще на прошлой неделе. А если наши возможности ограничены, значит, нам надо делать то, что должно… Но чего мы не смеем делать – это привыкать ко злу! Мы обязаны ненавидеть зло, даже если у нас нет выбора.

– Но перед нами стоит конкретная проблема, – перебил Кристофер. – Я голосую за то, чтобы перебить их. Я это сделаю лично.

Морин знала, что он не пригнал в Твердыню ни одного пленного. И он не поймет – никогда. По-своему Джордж – хороший человек. Он поделился всем, что у него было. Он вкалывал в поте лица и не жаловался. И работал не только на себя.