На этом совещание закончилось, и генерал Алексеев сейчас же ушел, а вслед за ним разошлись и другие.

Я прошел в комнату к генералу Романовскому, который мне сказал, что генерал Корнилов хочет командировать кого-нибудь в Екатеринодар, дабы подготовить приход Добровольческой армии и договориться с Кубанским правительством, чтобы в будущем не было никаких недоразумений, но что генерал Корнилов не знает, на ком остановиться; командируемое лицо должно быть в курсе всех дел и достаточно авторитетное.

В тот же вечер, около 8 часов, я вновь пошел к генералу Романовскому, чтобы узнать, нет ли каких-либо интересных или важных донесений. Генерала Романовского в его комнате я не застал, и вестовой мне сказал, что он у генерала Корнилова; я пошел в помещение командующего армией.

Войдя в столовую, я невольно остановился: за столом сидели те же лица, кои были и на дневном совещании; не было только генерала Попова и полковника Сидорина, уехавших в свой отряд, и вновь отсутствовал генерал Деникин, который, как я потом узнал, был приглашен на заседание, но, будучи болен, прислал сказать, что прийти не может.

Увидев меня, генерал Корнилов поднялся, придвинул к столу стул и попросил меня сесть. При этом он сказал:

– Очень рад, Александр Сергеевич, что вы пришли. Генерал Алексеев попросил нас вновь собраться и обсудить вопрос относительно наших дальнейших планов, – и затем, обращаясь к генералу Алексееву, прибавил: – Прошу вас, Михаил Васильевич, начать сначала; я хочу, чтобы генерал Лукомский выслушал то, что вами было сказано до его прихода.

Генерал Алексеев начал так:

– Сегодня днем генерал Лукомский сделал несколько замечаний относительно решения идти на Екатеринодар. Его замечания были приняты к сведению, и командующий армией изменил свое первоначальное решение идти прямо на Екатеринодар. Правильность нового решения, мне кажется, следует еще проверить, и я просил генерала Корнилова собрать нас снова.

Затем генерал Алексеев вновь указал причины, по которым он считает необходимым идти на Екатеринодар. Нового он ничего не сказал и не сказал, в чем именно он не согласен со мной.

После этого генерал Корнилов предложил мне ответить генералу Алексееву. Я сказал, что я не могу прибавить ни одного слова к тому, что было мною сказано днем, и просил генерала Алексеева объяснить, в чем же он со мной не согласен. На этот вопрос я ответа не получил.

После непродолжительных прений генерал Корнилов сказал, что решения, принятого днем, он не меняет. Но что ко времени подхода армии к станице Егорлыцкой (решено было идти первоначально туда, так как были сведения, что там в складах имеются артиллерийские припасы) выяснится, идти ли к станице Великокняжеской или повернуть на Екатеринодар. После этого члены совещания разошлись.

Я прошел в комнату Романовского и спросил его, почему я не был приглашен на совещание, на котором должно было разбираться мое заявление, сделанное днем.

Романовский сказал, что произошло простое недоразумение; что он получил записку от генерала Корнилова с перечислением тех, кого надо было пригласить, и что он, не проверив списка приглашенных на заседание лиц, приказал адъютанту сообщить всем о заседании; что, конечно, генерал Корнилов просто ошибся и что он просит считать его, Романовского, виновником случившегося.

Это мелкое недоразумение все же мне показало, что, после того как я был в армии начальником штаба, оставаться при ней без всяких определенных занятий будет трудно, и я решил просить о командировании меня в Екатеринодар.

Я попросил генерала Романовского сейчас же пойти к генералу Корнилову и доложить, что я предлагаю свои услуги для переговоров с Кубанским правительством. Генерал Романовский пошел и, вернувшись минут через пять, сказал, что генерал Корнилов согласен и просит меня зайти к нему.

Генерал Корнилов долго со мной говорил, давая указания по интересовавшим его вопросам. Затем я прошел к генералу Алексееву и получил указания от него для разговоров с Кубанским правительством.

С разрешения генерала Корнилова я предложил генералу Ронжину, бывшему при армии начальником судной части, ехать со мной. Затем поручил коменданту штаба купить для меня подводу и пару лошадей. В качестве подводчика предложил ехать вестовому генерала Эрдели (Эрдели был еще раньше командирован в Екатеринодар) Андрею (фамилию, к сожалению, забыл), которого знал давно и был вполне в нем уверен. Путешествие было очень рискованное, и я об этом предупредил моих спутников.

14/27-го утром вместе с Добровольческой армией мы переехали в станицу Хомутовскую. Здесь мы окончательно пересмотрели наши вещи, чтобы не оказалось в них чего-либо указывающего на наше воинское звание; проверили документы, выданные на чужие имена; сговорились, какие давать показания на случай, если в пути нас будут задерживать и опрашивать, и выработали маршрут. Последнее было трудно, ибо, по имевшимся сведениям, пожар большевизма охватил весь район южной окраины Донской области и северную полосу Кубанской. Мы решили ехать проселочными дорогами, возможно дальше от железной дороги, которая уже полностью была захвачена большевиками.

Около 2 часов дня 14/27 февраля я прошел попрощаться с генералом Корниловым, и около 6 часов вечера мы выехали по направлению станицы Кагальницкой. В Кагальницкой переночевали и 15/28, рано утром, тронулись дальше на селение Гуляй-Борисов.

Выезжая из Кагальницкой, слышали артиллерийскую стрельбу в стороне станицы Хомутовской (как впоследствии узнали, конный отряд большевиков, с двумя орудиями, произвел нападение на наши части, бывшие в станице Хомутовской).

Дорога была тяжелая, начиналась оттепель, а лошади оказались слабыми и, пройдя 12—15 верст, стали приставать. Не доезжая примерно 10 верст до селения Гуляй-Борисов, мы решили заехать на придорожный хутор и покормить лошадей. Войдя в хату, мы увидели там много народа; оказалось, что накануне была свадьба и, по местному обычаю, гости собрались на пиршество на другой день после свадьбы. Обыкновенно в подобных случаях каждый случайный гость принимается с радостью. Нас хозяева встретили очень холодно, и это сразу нам показало, что здесь что-то неладно.

Сели мы в угол хаты, достали свою провизию и стали закусывать. В это время один из бывших в хате, по виду богатый крестьянин, подсел к нам и сказал мне тихим голосом: «Я не знаю, кто вы, куда и зачем едете, но хочу вас предупредить, что большевиками отдано распоряжение задерживать всех едущих со стороны Корнилова и отвозить на ст. Степная, где, как говорят, всех расстреливают». Сказал и отошел. Я переглянулся с Ронжиным, и мы поняли, что дело плохо; решили закусить, обдумать положение, дать лошадям отдохнуть, а затем принять то или иное решение. Но через каких-нибудь десять минут хата оказалась окруженной вооруженными солдатами; трое из них вошли в хату и потребовали от нас документы и объяснение, куда и зачем едем. Разговор был короткий. Солдаты объявили нам, что мы арестованы, что они должны доставить нас в с. Гуляй-Борисов, а там разберут, как с нами поступить дальше. Сопротивляться было бесполезно. Нам дали окончить нашу закуску, и мы под конвоем отправились в Гуляй-Борисов; ехали на своей подводе.