равно не упадёт, а толпе не подобраться. А упадёт – невелика беда.

Арнольд посмотрел на него с интересом. Потёр ладонью подбородок и посмотрел вверх, на перекошенную, всю в грязи и синяках, физиономию Олле, которого он всё ещё держал на весу.

– Не так глупо, как кажется, – он встряхнул канатоходца. – Слышишь, а?

– Да слышу, слышу! – извиваясь, пропыхтел тот. – Отпусти! Вот чёрт здоровый… Нора! – взмолился он, – ну скажи ему, чтоб отпустил!

– Ладно уж, иди.

Народ вокруг помоста веселился вовсю. Арни ловко поставил Олле на ноги и повернулся к Тилу. Смерил мальчишку взглядом с ног до головы, прищурился:

– Как тебя зовут?

Тот предпочёл не лгать:

– Телли.

– Ты правда целился в нитку?

– Не знаю, – он пожал плечами. – Так получилось.

– Получилось? Хм… Сдаётся мне, что-то тут не так. Ладно, ступай. Будет охота – заходи.

Телли кивнул, спрыгнул с помоста, протолкался сквозь толпу и уже направлялся домой, да остановился, натолкнувшись на Румпеля. Тот расплылся в улыбке.

– Ну, Тил, ну, здорово ты их! Угостишь пирожком с выигрыша?

Мгновение Тил колебался, но потом решил, что в честь такой удачи не грех и покутить.

– Пошли!

Пирогами дело не ограничилось – по дороге новоиспечённых приятелей занесло в овощной ряд, и удержаться от соблазна не было возможности: прилавки прогибались под тяжестью дешёвых по осени фруктов. Сперва обоим захотелось груш, потом им попались на глаза медовые сливы, потом – янтарные грозди винограда, простые и китайские яблоки… Стосковавшийся по сладостям Тил, что называется, «оторвался» и не заметил, как истратил полталера. Попутно Тил прикидывал, какие выгоды он мог бы поиметь с нового знакомства. Выходило, что пока никаких, зато в голову ему пришла одна мысль.

– Слышь, Макс, – он облизал липкие от винограда пальцы, – ты откуда знаешь, что в корчме произошло?

– А брат рассказал, – охотно пояснил Румпель. – Он там с Гиеной был и жив остался, только сидеть теперь не может. Это… задницу обжёг.

– Брат, говоришь?

– Ага. Матиас. А чего?

– Поговорить бы с ним.

– Ну, это можно устроить. Ты домой?

– Домой. Бывай, Макс.

– До скорого.

Румпель повернулся и направился к палатке, где толстый кукольник с огромной чёрной бородою, заткнутой за пояс, водил на нитках чудную длинноносую куклу. Телли долго смотрел ему вслед, потом обернулся к помосту. Представление продолжилось, бард Вилли снова ударил по струнам:

Вид медузы неприличен,

Не похвалим и змею.

Человек любить приучен

Только женщину свою!

Обезумев от соблазна,

С обоюдного согласья

Он усердствует на ней

Меж кладбищенских камней.

А змея над ним смеётся,

Рассуждает о своём,

То восьмёркою совьётся,

То засвищет соловьём!

У неё крыло стальное,

В перьях тело надувное,

Кудри дивные со лба —

Невесёлая судьба! [25]

Он всё пел, сопровождаемый взрывами хохота, эту новую песню, а в голове у Тила вдруг снова всплыли строчки старой.

– У вечности ворует всякий, – повторил он про себя, и снова колкий холодок пробежал между лопаток. – А вечность – как морской песок…

* * *

Домой Телли возвращался, испытывая смешанные чувства – гордости и тревоги. Пять талеров, перебитая нить и перемирие с Канавой – неплохой итог для одного дня. С другой стороны, непонятное ощущение, возникшее во время броска, да и само знакомство с труппой акробатов наполнили душу Телли смутным беспокойством.

Бликсы не было, зато Рудольф сидел за столиком, беседуя с каким-то толстяком. Толстяк был красен и сердит, вся шея у него была в лиловых вздувшихся рубцах, и лишь когда оба обернулись, Тил сообразил, что перед ним не кто иной, как Томас, только здорово спавший с лица и заросший недельной щетиной.

– …Даже не проси, – Рудольф придвинул к Томасу увесистый, приятно звякнувший мешочек. – Не возьму. Ну что я, нищий, что ли? Тил, не стой в дверях – холоду напустишь!

– Да я же не за так, пойми ты! – вскинулся хозяин «Башмаков». – Я в благодарность! Вот ведь чёрт упрямый… Лис мне жизнь спас и вобче, так неужели ж я всё это так оставлю?

– Вот ему и отдашь, когда он вернётся. И не пыхти так – лопнет что-нибудь.

– Да где ж его сыскать теперь? Где? Я ж знаю, что у вас творится, хоть по слухам, а знаю, ко мне ведь тоже стража приходила. Вот и Марта говорит, иди, мол, потому как пришла беда один раз, придёт и два, сегодня – к нам, а завтра – к им. Я перед парнем тем теперь по гроб жизни в долгу, а что он там в «Петухе» накуролесил, знать не знаю и знать не хочу. Возьми, Рудольф, не обессудь. Вон этому, – он кивнул на Рика, – хотя бы рыбы купишь. А коль Жуга вернётся, так скажи, чтоб заходил, когда захочет: я ему бесплатно наливать буду. Так и скажи, слышь? – Он встал и нахлобучил шляпу. – Ну всё, пошёл я. Завтра рано открываю, надо всё проверить, посмотреть, и вобче. Бывай, Рудольф, и ты, Тил, тоже.

Дверь за ним закрылась. Старьёвщик подбросил кошель на ладони, посмотрел на мальчишку.

– Томас, – пояснил он неловко. – Деньги принёс.

– Я уже понял, – Телли кивнул и выложил на стол четыре талера. – Я тоже: вот.

Старьёвщик удивлённо поднял бровь:

– Откуда столько?

– После расскажу, – Телли посмотрел на Рика. С головой укрытый старым одеялом, тот лежал на коврике у камина и не шевелился. – Как он?

– Да так же. Ничего не ел и не вставал.

Дракончик был совсем плох. Телли присел рядом и приподнял Рику голову. Чешуйчатые веки чуть дрогнули, хвост выбил по полу короткую тройную дробь. Тил помедлил, смочил в воде тряпку, пристроил драконью голову себе на колени и выжал воду в пасть меж сомкнутых зубов. Ещё раз и ещё. Рик приоткрыл глаза, короткое мгновение смотрел на мальчика и снова смежил веки. Шершавый язык благодарно скользнул между пальцев. Тил почувствовал, как слёзы бегут по щекам, и отвернулся, не в силах их сдержать.

Рудольф подошёл ближе, поворошил дрова в камине и опустился в кресло.

– С ним не было такого раньше? – он кивнул на Рика.

– Не знаю, – Телли всхлипнул и помотал головой. – Вернее – не помню.

– Может, ещё выкарабкается. Кабы знать, что с ним…

– Жуга бы узнал, что.

– Жуга тут не помог бы. Он его сам впервые у тебя увидал, – старьёвщик нахмурился, покачал головой и вытащил кисет. – Что-то не так с его болезнью. Что-то не так.

Оба примолкли. Тил вытер слёзы,