В половине одиннадцатого граф фон Турн должен был через потайную дверь по винтовой лестнице проникнуть во дворец. Фон Турн, немец по происхождению, находившийся на неаполитанской службе, так же как и маркиз де Ница, командующий португальским флотом, был подчинен Нельсону. Фон Турну был дан ключ от апартаментов королевы, откуда одна-единственная крепкая, массивная дверь вела к выходу в сторону военной гавани.

В полной тишине часы пробили половину одиннадцатого.

Почти тотчас же послышался стук в эту дверь.

Почему фон Турн стучит, а не отпирает — ведь у него ключ?

В других условиях эта загадка вызвала бы только недоумение и беспокойство; но в тех чрезвычайных обстоятельствах, в каких пребывали собравшиеся здесь люди, она повергла всех в ужас.

Королева вздрогнула и поднялась с места.

— Это еще что такое? — проронила она.

Король только посмотрел на нее: он не знал принятых мер.

— Но это может быть только граф фон Турн, — заметил Актон, спокойно и рассудительно как всегда.

— Почему он стучит? Ведь я дала ему ключ.

— Позвольте, ваше величество, я пойду узнаю, — сказал Актон.

— Сходите, — ответила королева.

Актон зажег свечу и пошел по коридору. Королева проводила его тревожным взглядом. Тишина, и без того довольно мрачная, стала гнетущей. Несколько мгновений спустя Актон появился.

— Ну что? — спросила королева.

— По-видимому, дверь давно не отпирали: ключ сломался в замке. Граф стучал, чтобы узнать, нельзя ли ее отворить изнутри. Я попробовал: не получилось.

— Что же делать?

— Высадить ее.

— Вы дали ему такое распоряжение?

— Да, ваше величество. Он пытается это сделать. Действительно, послышались сильные удары, потом раздался треск и дверь рухнула.

В этих звуках было что-то зловещее.

Послышались шаги, дверь в гостиную отворилась, вошел граф фон Турн.

— Прошу прощения, ваши величества, за произведенный шум и за то, что я вынужден был сделать. Но никак нельзя было предвидеть, что ключ сломается.

— Это предзнаменование, — промолвила королева.

— Ну уж если предзнаменование, оно означает, что нам лучше остаться, чем уезжать, — заметил король с присущим ему здравым смыслом.

Королева испугалась, что к ее августейшему супругу внезапно вернулась решительность.

— Едемте, — сказала она.

— Все готово, сударыня, — доложил граф фон Турн. — Но позвольте мне сообщить его величеству приказ, только что полученный мною от адмирала Нельсона.

Король встал и подошел к канделябру, возле которого ждал граф фон Турн с бумагою в руках.

— Читайте, государь, — сказал он.

— Но здесь написано по-английски, а я английского не знаю, — возразил король.

— Я вам переведу, ваше величество.

«Неаполитанский залив, 21 декабря 1798 года. Адмиралу графу фон Турну.

Подготовьте неаполитанские фрегаты и корветы к сожжению».

— Как вы сказали? — переспросил Фердинанд. Граф повторил:

«Подготовьте неаполитанские фрегаты и корветы к сожжению».

— Вы уверены, что не ошибаетесь? — спросил король.

— Уверен, государь.

— Но чего ради сжигать фрегаты и корветы, которые обошлись так дорого и строились десять лет?

— Чтобы они не попали в руки французов, государь.

— А разве нельзя их переправить в Сицилию?

— Таков приказ милорда Нельсона, государь. Вот почему, прежде чем передать приказ маркизу де Ница, на которого возложено его выполнение, я хотел уведомить о нем ваше величество.

— Государь, государь! — сказала королева, подойдя к Фердинанду. — Мы теряем драгоценные минуты из-за пустяков!

— Черт возьми, сударыня! — воскликнул король. — Вы называете это пустяками? Ознакомьтесь с бюджетом морского министерства за десять лет и увидите, что он превышает сто шестьдесят миллионов.

— Государь, уже бьет одиннадцать, — сказала королева, — милорд Нельсон нас ждет.

— Вы правы, — отвечал король, — милорд не из тех, кто может ждать — даже короля, даже королеву! Исполняйте, граф, приказ милорда Нельсона, жгите мой флот! То, чего Англия не решается взять, она сжигает. Ах, бедный мой Караччоло, как ты был прав и как я ошибался, что не следовал твоим советам! Идемте, господа, идемте, нельзя заставлять ждать милорда Нельсона.

И Фердинанд, взяв канделябр из рук Актона, первым направился к двери; все последовали за ним.

Неаполитанский флот был приговорен, и сам король утвердил приговор. Начиная с 21 декабря 1798 года мы столько раз были свидетелями того, как бегут короли, что, пожалуй, уже не стоит труда это описывать. Людовик XVIII, уехавший из Тюильри 20 марта, Карл X, бежавший 29 июля, Луи Филипп, скрывшийся 24 февраля, показали нам три варианта вынужденных отъездов. А в наши дни в Неаполе мы видим, как внук выходит из того же коридора, спускается по той же лестнице, что и его предок, и покидает возлюбленную родину ради горькой чужбины. Но предку предстояло вернуться, а внуку, по всей видимости, суждено изгнание навеки.

Однако в эпоху, о которой идет речь, Фердинанд еще только прокладывал дорогу для таких ночных, тайных побегов. Продвигался он медленно, с замирающим сердцем прислушиваясь к тишине. На середине лестницы, у окна, выходящего в сторону спуска Джиганте, ему показалось, будто с этого крутого спуска, ведущего от Дворцовой площади к улице Кьятамоне, доносится какой-то шум. Он остановился; шум послышался снова. Тогда он задул свечу, и все оказались впотьмах.

Теперь по узкой, неудобной винтовой лестнице пришлось спускаться на ощупь, шаг за шагом. Лестница была без перил, очень крутая и опасная. Все же до последней ступеньки добрались благополучно и тут почувствовали струю свежего, влажного воздуха.

В нескольких шагах отсюда была пристань.

В военной гавани, где море заключено между дамбами Мола и торгового порта, было спокойно; однако дул сильный ветер и слышно было, как за гаванью волны бьются о берег.

Дойдя до своего рода пристани, что тянется вдоль стен замка, граф фон Турн бросил быстрый взгляд на небо. По нему мчались тяжелые, низкие тучи. Казалось, какое-то воздушное море течет над морем земным и спускается, чтобы волны их слились. По узкой полосе, разделяющей эти два моря, неслись страшные порывы юго-западного ветра, который вызывает кораблекрушения и всякие бедствия, так часто обрушивающиеся на Неаполитанский залив в ненастное время года.

Король заметил тревожный взгляд графа.