Лакс сразу понял, что пешком до Мексики не дойдет. Когда выполнит свое задание, ему придется выйти с поднятыми руками и сдаться. Хорошо бы нашлось кому сдаваться: сейчас комплекс выглядел совершенно безлюдным. Полностью превратиться в город-призрак не давала ему лишь какая-то суета вокруг вагонов: там пронзительно кричали птицы, оттуда время от времени доносились выстрелы.

Чем быстрее сделает свое дело, тем скорее сможет сдаться и попросить помощи. В таких местах наверняка у всех есть противоядия или какие-то средства первой помощи при укусе змей. Они знают, что делать. Они помогут. Если, конечно, за спиной у него не бомба – но в этом случае ему так и так конец.

И он тащился вперед, заставлял себя идти, то и дело поднимал голову и смотрел в небеса, щурясь от яростного, словно на какой-то богом забытой фантастической планете, солнца. Искал дроны. Но больше не думал о том, что дроны его защитят. Он думал о Пиппе.

Для Пиппы было очень важно, как рассказана история. Она всегда говорила: то, что показали, важнее того, что случилось в реальности. Как жаль, что за пультом управления видеодронами сидит не она! Не она снимает эту историю так, как считает нужным. Как жаль, что ее нет здесь. С ним рядом.

Может быть, когда все это закончится, он съездит ее повидать? Ведь Лос-Анджелес не так уж далеко отсюда. Он сделает свое дело – и отправится в Город ангелов. Увидит Пиппу. Расскажет ей, как все было на самом деле.

Он подобрался к «климатическому оружию» так близко, что уже мог бы попасть в него камнем. Кругом было тихо – неестественно, даже пугающе тихо. Оставалось как-то протащиться, проковылять, проползти еще несколько ярдов. Он сбросит в шахту свой чудовищный груз – и дело будет сделано. Лакс подошел уже так близко, что видел сквозь кружевной стальной каркас и стволы, и шахту лифта, и все прочее. Осталось найти подходящее место, откуда сбросить портфель, чтобы тот полетел прямо вниз.

И вдруг он заметил движение. В самом центре этой конструкции кто-то двигался. Поднимался снизу по лестнице. Вот человек поднялся до самого верха, выпрямился в полный рост. Огляделся – и немедленно заметил Лакса. Молодой парень с белокурыми волосами до плеч. Он выхватил что-то из кармана. Лакс сперва подумал, пистолет – но предмет, сверкнувший в ярких солнечных лучах, оказался всего-навсего пластиковой бутылкой воды. Парень обернулся и бросил бутылку в шахту. Затем, метнув на Лакса последний взгляд, развернулся, прыгнул вниз и тоже скрылся из виду.

Вернулся в шахту.

Значит, там люди. По меньшей мере один. Возможно, и больше.

И то, что у Лакса на спине – что бы это ни было, – он должен бросить туда, где прячутся люди.

Лакс остановился. Это уже не по плану! Или по плану? Но в Шестиствольнике не должно быть живых людей!

Вдруг что-то сильно ударило в спину, сместив вес груза на больную ногу. Лакс не удержался на ногах и сел на землю. Мгновение спустя до него долетел грохот винтовочного выстрела. Его подстрелили! Нет, не его. Пуля попала в рюкзак, прямо в свинцовый портфель.

Снова встать на ноги с грузом на спине он не мог. Лакс сбросил с плеч лямки, расстегнул поясной ремень. Встал на четвереньки. Затем, опираясь на руки и на здоровую ногу, с трудом поднялся.

Рюкзак соскользнул с него, и в тот же миг раздался второй выстрел. И третий. Каждый выстрел отбрасывал сетчатый рюкзак все дальше, каждый проделывал в кожаном портфеле новую дыру. Из портфеля потекли на землю струйки какого-то серебристого порошка.

Как жарко! Как невыносимо палит солнце!

Но почему-то только с одной стороны. Невидимый огонь бьет в лицо – от покореженного портфеля, от рассыпанных по земле струек серебряной пыли.

Земля ушла из-под ног и больно ударила в плечо. Лакс знал, что это значит. Он просто упал. Такое уже бывало – много раз, пока ему не починили поврежденное внутреннее ухо. Должно быть, что-то случилось с микрочипами в голове.

Больше встать он не мог. Не понимал, где верх, где низ. Просто лежал на боку, раздавленный тяжестью мира, вытянув перед собой правую руку. Она быстро краснела под убийственным солнцем; но стальной браслет без пятнышка ржавчины оставался прохладным и чистым. Священный кара — напоминание о том, что Лакс не должен делать зла своей правой рукой.

Он не сделал зла.

Камера сгорания

– Кокс, – сообщил Т. Р., проведя пальцем по стене камеры сгорания.

Палец стал черным. Стена, как и все внутренние поверхности здесь, была покрыта толстым слоем черноты – не блестящей, а матовой черноты, сажи, поглощающей любой свет.

– Я подумала, это уголь, – сказала Саския.

В прошлый раз, когда она тут была, все в этом месте сверкало полированной сталью.

– Это одно и то же, – ответил Т. Р. – Кокс – старинное английское словечко. Берешь уголь, хорошенько прокаливаешь, уничтожаешь все летучие примеси, оставшиеся от дохлых динозавров, и на руках у тебя остается практически чистый углерод. Очень высококачественное топливо.

– И что оно делает на стенах вашей камеры сгорания?

– При сгорании углеводородного топлива остается вот такой угольный остаток, – объяснил Т. Р. – Со временем он накапливается. Папаша мой любил сесть в «кадиллак» и погонять по шоссе на предельной скорости – говорил, что так выдувает уголь из цилиндров. Обычная, мол, процедура. Не уверен, что это помогало, но как же мы, ребятишки, радовались! А матушка каждый раз стонала и охала. Короче говоря, инженер сказал бы, что здесь все закоксовано.

Саския не хотела «закоксоваться» сама, поэтому расстелила на полу камеры сгорания спасательное одеяло. Пол здесь был вогнутым, как и стены, так что на одеяле ей пришлось полусидеть-полулежать. Рядом были сложены их небогатые запасы, в том числе фонарик – единственный источник света. Где-то там же лежала коробка свечей и спички, на случай если у фонаря разрядятся батарейки.

Наверху прогрохотали шаги – две пары ног, поняла Саския, – а потом низкий «бум!» захлопнутого люка на Минус Четвертом. Через несколько секунд раздались два удара по поршню, служившему им потолком, а верхней насосной камере – полом. Условный сигнал, что и Конор, и Жюль в безопасности.

– Хотела бы я знать, что увидел Жюль? – сказала Саския. – Почему бросил бутылку?

– Можно было бы выяснить, если бы я с бойскаутских времен не позабыл азбуку Морзе, – вздохнул Т. Р.

Он сидел у другой вогнутой стены и смотрел оттуда на Саскию. Луч фонаря, направленный прямо вверх, достигал потолка и там исчезал без