И я поставлю вопрос ребром: уходить от борьбы между добром и злом — значит поощрять зло. В нашем несовершенном мире поощрение зла обеспечивает гораздо более высокие доходы, чем защита добра. Здесь тайна современного, продвинутого телевидения.

Корзун недолго продержался на «TB Центре». Он вступил в конфликт с Лужковым и был немедленно уволен. Жаль. Таких современных, как он, там много, а таких умных — не очень.

* * *

Будучи выставленным из «ТВ Центра» и выдавленным из «Известий», я лишился возможности регулярного самовыражения. А самовыражаться хотелось. Привычка пуще… Поэтому я был чрезвычайно признателен руководителям «Радио России», которые любезно предложили мне 30 минут в воскресенье. Заполнить эти минуты я должен был анализом международных событий за прошедшую неделю. Передача предполагалась интерактивной, то есть со звонками слушателей и моими ответами.

Сначала сделали небольшой рекламный ролик. В качестве музыкальной заставки я предложил кусочек из великолепной музыки «Carmina Burana» (Карл Орф, 1936). Специально упоминаю об этом, потому что было очень много вопросов: что за музыка? Встреча с радиослушателями состоялась 15 октября 2000 года.

«Александр Бовин перебрался в эфир» — так озаглавила интервью со мной в «Независимой газете» (07.12.00) Екатерина Варкан. В качестве предисловия — почти обязательная теперь аллилуйя:

Вот уже больше месяца на волнах «Радио России» выходит в эфир авторская программа Александра Бовина «Мир за неделю». Один из самых известных обозревателей-международников (может быть, самый известный) считает себя представителем классической советской школы журналистики («в хорошем смысле», — уточняет Бовин). При всех издержках, которые свойственны прессе во все времена, именно тогда — как это ни странно звучит сегодня — ценились и уровень образования, и широта взглядов, и добротный русский язык. Теперь иные ценности. Однако умный зритель, слушатель, читатель по-прежнему жив. Наверное, поэтому «Мир за неделю» — «Полчаса с Александром Бовиным» на «Радио России» — пользуется успехом. Слушателям нравится, видимо, редкое для программ и публикаций подобного формата сочетание анализа, независимого и умного взгляда, толерантности.

— Александр Евгеньевич, вы наверняка искали и нашли — чего не делают другие, — какую нишу на рынке информации можно заполнить?

— Понятно, что в круг наших интересов попадают события, нашедшие отражение во всех СМИ, но, так сказать, под другим соусом. Не с точки зрения скандальности, сенсационности, все хотят интриги, сплетни. Принято считать, что именно это дает рейтинг. Меня интересует другое — смысл, значение событий. Я, в общем, не против того, чтобы люди узнали, что, где и с кем ел и пил премьер Великобритании Блэр во время своего последнего визита в Россию. Или — со сколькими женами султана Брунея встречалась жена Путина. Но мне и, надеюсь, многим слушателям интересно рассмотреть события в концептуальной системе координат — почти «вечная проблема»: Россия и Европа. Или не менее «вечная» — Россия как костяк, сердцевина Евразии, как мост от Атлантики до Тихого океана. Только на таком фоне можно правильно понять блуждания нашей внешней политики.

— У вас значительный опыт работы и в электронных СМИ, и в прессе. Что вы считаете более эффективным — печатное слово или звук, картинку?

— Слово действует прежде всего на разум. Картинка — на эмоции. А поскольку у большей части аудитории эмоции довлеют над разумом — картинка более эффективна. К сожалению. Нынешняя телевизионная «лира» вряд ли пробуждает «чувства добрые»… Если говорить обо мне, то я больше читаю, чем смотрю.

— Александр Евгеньевич, тогда почему вы покинули газету «Известия», где до последнего времени работали? Тем более что еще не так давно именно ваше имя, ваш образ — легендарный по сути — были связаны с этим изданием?

— Наверное, были — с прежними «Известиями». Но сегодня это другая газета. У нее другие «образы», и мой «образ» оказался там лишним. То, что я умею делать, газете неинтересно.

— Какой профессиональный интерес, может быть, колорит вы находите в нынешней работе?

— Мне интересен непосредственный контакт с аудиторией. Звонят слушатели. Задают вопросы, спорят. Люди думают вместе со мной, учатся за поверхностью событий улавливать их смысл, значение. Учатся «мир недели» не сводить к скандалам недели, катастрофам, сенсациям недели.

— Изменилась ли ваша аудитория за полтора месяца работы в эфире?

— Очень сильно. Сначала многие звонили только для того, чтобы публично выругать меня на всю страну, — прямой эфир дает такую возможность. Но постепенно в радиодиалог включаются люди, которые хотят что-то понять, которым интересны не только аргументы, но и контраргументы. Мне приятно говорить с думающими людьми. Ведь за последние годы наши СМИ активно блокировали (и с успехом) мозговой аналитический аппарат аудитории. Но, к счастью, этот процесс обратим.

— А есть какой-то вопрос вашего слушателя, что произвел на вас сногсшибательное впечатление?

— Да (смеется). Например, почему я не баллотируюсь в президенты? Я ответил, что, помимо здравого смысла, есть еще одна причина — жена выгонит из дома, а я не хочу ее обижать.

* * *

Насчет аудитории я, пожалуй, погорячился. Если судить по телефонным звонкам, то меня слушали не очень молодые люди, достаточно консервативно настроенные, сохраняющие веру в советские легенды и мифы и очень, крайне нетерпимые. Впрочем, тут нужно вносить поправку «на ветер». Человек, разделяющий мой подход или, по крайней мере, допускающий, что такой подход может иметь место, вряд ли схватится за телефонную трубку. Звонят, как правило, люди, не допускающие инакомыслия, люди, протестующие, возмущенные позицией, которую они считают неверной. Именно с этой, наиболее активной, частью аудитории мне приходилось сталкиваться.

Но первый удар принимала на себя мой ассистент. Она поднимала трубки. Она, вызывая нарекания и протесты, пыталась отсортировывать вопросы, не относящиеся к теме передачи, и отфильтровывать чистую ругань. Учились и слушатели: называли ей один вопрос, а прорвавшись в эфир, говорили о чем угодно или с удовольствием начинали поносить меня.

Помимо телефонных звонков, были еще и письма радиослушателей. Много писем. Примерно процентов десять — пятнадцать из них содержали конкретные вопросы. Я отвечал на них в очередных передачах. Примерно столько же содержали различные «учения», призванные спасти человечество. А остальные разоблачали меня как агента всяческих разведок, но в первую очередь — израильской.

Как это ни странно, из всех внешнеполитических вопросов мои радиослушатели особенно нервно реагировали на ближневосточную тематику, на обстановку вокруг Израиля. Как только затрагивался этот сюжет, а делать это приходилось довольно часто, телефон обрывался. «Болели» за Арафата. Защищали палестинских террористов. Осуждали Израиль. Громили «сионизм». Трудно было полемизировать. Потому что мои оппоненты не принимали никаких аргументов. Логика, политика бессильны, когда имеешь дело с антисемитами.