— Каньон Агамемнона, — сказал Лето. — Видишь террасу? Он указал в нужную сторону.

— Эту террасу соорудили древние каладанские дикари, потомки которых до сих пор живут здесь. Чужестранцы бывают тут очень редко.

Внимательно присмотревшись, Джессика заметила внизу смуглых черноволосых людей, которые исчезли из виду, когда орнитоптер углубился в пространство между скалами.

Лето направил орнитоптер вниз по склону горы, пока не снизился до русла широкой реки, которая, вспениваясь, быстро текла с гор. Машина полетела вдоль извилистого русла над водой, освещенной заходящим солнцем.

— Какая же здесь красота, — едва не задохнулась от восхищения Джессика.

В ответвлении каньона река стала совсем узкой, обнажив желтый песчаный берег. Крылья сложились, и орнитоптер сел на песок с мягким, едва заметным толчком.

— Мы с отцом часто летали сюда порыбачить. Лето открыл люк в борту орнитоптера и извлек из багажного отсека автоматическую палатку, которая раскрылась сама, одновременно воткнув колья в песок. Джессика и Лето внесли в палатку пневматические стулья, двуспальный мешок, багаж и ужин.

Некоторое время они сидели на берегу и беседовали, глядя на закат, который окрасил в волшебные цвета каньон и извилистое русло горной реки. Солнце зашло за горизонт, и стало прохладно. Они прижались друг к другу, и Джессика положила голову на плечо Лето. Из реки на мгновение выскочила крупная рыба и снова скрылась в стремнине.

Лето сумрачно молчал, и Джессика отодвинулась от герцога, чтобы заглянуть в его подернутые туманом серые глаза. Чувствуя, как напряглась его рука, сжимавшая ее ладонь, она приникла к нему в долгом горячем поцелуе.

Несмотря на жесткие инструкции, данные ей Преподобной Матерью Мохиам, Джессика нарушила все правила поведения Сестры Бене Гессерит. Забыв свои намерения, забыв верность Ордену, она просто влюбилась в герцога Лето Атрейдеса.

Они держались за руки и смотрели на реку.

— Знаешь, у меня до сих пор бывают ночные кошмары, — сказал он. — Я вижу Виктора, Ромбура, огонь взрыва… — Он закрыл руками лицо. — Я думал, что мне удастся уйти от призраков, если я прилечу сюда.

Он посмотрел на нее выгоревшим взглядом:

— Мне не надо было брать тебя с собой.

Ветер усилился. Он дул вдоль каньона, захлопали занавески палатки. Над головой стали собираться черные грозовые тучи.

— Нам лучше спрятаться, пока не разразился ураган. — Лето побежал к орнитоптеру, захлопнул люк и вернулся в палатку как раз в тот момент, когда с неба хлынул сильнейший дождь. Еще немного, и герцог промок бы до нитки.

Они разделили ужин, а потом, когда Лето, все еще горюя, улегся на широкий спальный мешок, Джессика прижалась к нему и стала нежно целовать в шею. Снаружи бушевала гроза, капризно требуя внимания. Стенки палатки хлопали на ветру, но Джессике было тепло и уютно.

Когда спустилась ночь и в палатку пришла любовь, Лето схватился за Джессику, как хватается за протянутый шест тонущий человек, надеющийся найти островок безопасности в бушующем беспощадном море. Джессика ответила на его отчаяние, бросив ему спасительный круг, а в ответ он вылил на нее столько любви, что она едва справилась с таким напором. Лето сам был как ураган, превратившись в дикую, необузданную стихию.

В Общине Сестер Джессику не учили такой любви.

Переполненная эмоциями, но не утратив способности думать, Джессика наконец решилась предложить Лето тот дар, который был нужен ему больше всего на свете. Управляя биохимией своего организма, она заставила слиться свою яйцеклетку с его сперматозоидом, и зачатие произошло. Оказывается, Джессика не забыла уроки Бене Гессерит.

Несмотря на то что ей были даны в Общине ясные и недвусмысленные инструкции родить от Лето только дочь, Джессика месяц за месяцем тянула время и размышляла перед тем, как принять это самое важное в своей жизни решение. В конце концов она поняла, что не может больше равнодушно смотреть на мучения Лето. Она должна сделать для него одну вещь.

У герцога Лето Атрейдеса будет другой сын.

Каким будут помнить меня мои дети? Вот истинное мерило человека.

Абульурд Харконнен

В затянутое дымным маревом небо, оставив под собой Убежище барона, поднялся тяжелый дирижабль.

В большом грузовом отсеке дирижабля над открытой пастью люка висел распятый Глоссу Раббан, прикованный цепями к стене. Замки цепей охватывали его запястья и лодыжки. Ничто больше не препятствовало падению Глоссу в зиявшую внизу зловонную язву Харко-Сити. Синяя форма Раббана была изорвана в клочья, лицо покрыто синяками и ссадинами — последствиями схватки с солдатами капитана Криуби, которому барон отдал приказ взять Зверя. Понадобились усилия шести или семи сильных парней, чтобы скрутить Раббана, и они, встретив ожесточенное сопротивление, не стали церемониться. Раббан, скованный цепями, метался, как приколотая к листу бумаги бабочка, скрежеща зубами, готовый кусаться и плеваться от бессильной злобы. Барон, ежась от пронизывающего ветра, дувшего в распахнутый люк, крепко держался за перила и бесстрастно смотрел на племянника. На оплывшем лице Владимира Харконнена черные, как у ворона, глаза были похожи на две глубокие впадины.

— Я дал тебе разрешение убивать моего брата, Раббан?

— Он был лишь сводным братом, дядя. Он был полный глупец! Я думал, что будет лучше…

— Никогда не пытайся думать. У тебя это плохо получается. Ответь лучше на мой вопрос. Я давал тебе разрешение убивать члена семьи Харконненов?

Ответ последовал с опозданием, и барон повернул рычажок на панели управления. Цепь, пристегнутая к левой ноге Раббана, разомкнулась, и нога, свободно болтаясь, повисла над бездной. Раббан начал извиваться и кричать, не в силах что-либо предпринять. Барон знал, что это примитивный, но эффективный способ устрашения.

— Нет, дядя! Ты не давал мне такого разрешения!

— Нет — кто?

— Нет, дядя… то есть, я хотел сказать, милорд! Рослый сильный мужчина скорчил болезненную гримасу, подыскивая нужные слова и стараясь понять, чего хочет от него дядя.

Барон повернулся к микрофону селекторной связи с пилотом.

— Лети к Убежищу и зависни в пятидесяти метрах над террасой. Думаю, что моему кактусовому саду нужны удобрения. Раббан был жалок. Съежившись, он выпалил:

— Я убил своего отца, потому что он был слабаком. Вся его жизнь, все его поступки позорили Дом Харконненов.

— Ты хочешь сказать, что Абульурд не был сильным человеком в отличие от тебя и меня?

— Да, милорд барон. Он не соответствовал нашим стандартам.

— Значит, ты решил назваться Зверем. Это правда?

— Да, дя… то есть милорд, да, это правда. Через открытый люк барон ясно видел шипы, окружавшие Убежище. Непосредственно под дирижаблем находилась терраса, где Владимир Харконнен любил иногда вкусно, изысканно поесть, наслаждаясь тишиной и одиночеством, окруженный колючими растениями пустыни.