3. Станция Нижнеудинск объявляется нейтральной. Чехам надлежит охранять поезда с адмиралом и с золотым запасом и не допускать на станцию войска вновь образовавшегося в Нижнеудинске правительства.

4. Конвой адмирала не разоружать.

5. В случае вооружённого столкновения между войсками адмирала и нижнеудинскими разоружить обе стороны; в остальном предоставить адмиралу свободу действий.

Эшелоны были препровождены на станцию и оцеплены чехословацкими войсками. Связь с внешним миром можно было осуществлять только при их посредничестве.[1372]

Началось нижнеудинское «сидение», продолжавшееся около двух недель. Невероятно долгий переезд из Омска, павшей столицы, в Иркутск, столицей так и не ставший, напоминал замедленное свободное падение, как его иногда показывают в кино или оно снится в кошмарном сне. Перед самым концом, в Нижнеудинске, кадр вдруг остановился, движение застыло, чтобы потом на короткое время обрести естественную свою быстроту.

* * *

Правительство, переехавшее в Иркутск, с самого начала чувствовало себя там неуютно. С одной стороны – социалистическая городская дума и управляющий губернией эсер Яковлев, действовавший всё более открыто. С другой – военные власти (командующий округом генерал В. В. Артемьев и начальник гарнизона генерал Е. Г. Сычёв), с которыми не наладилось добрых отношений и делового сотрудничества.

В начале декабря, как уже говорилось, председатель правительства В. Н. Пепеляев уехал на встречу с верховным правителем. 19 декабря его заместитель С. Н. Третьяков отправился в Читу на переговоры с Семёновым. И хотя, как говорили, в гостях у атамана жилось ему несладко, возвращаться он не спешил. Временным председателем правительства стал Червен-Водали, которого адмирал Смирнов считал «человеком слов, а не решений».[1373] Иркутские события показали, что Червен-Водали действительно не хватало решительности.

В середине декабря случилась сильная оттепель, так что на Ангаре даже начался ледоход, который снёс понтонный мост. Сообщение с заречной частью города – вокзалом и предместьем Глазково – стало возможно только по железнодорожному мосту.

О готовящемся восстании не слышал разве что глухой. 22 декабря контрразведка арестовала 17 человек. Однако ликвидация штаба заговорщиков получилась неполной, а в число арестованных попали и люди, к заговору непричастные.[1374]

Аресты подтолкнули заговорщиков к действию, хотя они считали свои силы недостаточными. Вечером 24 декабря в казармы 53-го полка, расквартированного в Глазкове и наиболее распропагандированного, явились представители Политцентра во главе со штабс-капитаном Н. С. Калашниковым и провозгласили свою власть.[1375] Один батальон восставшего полка Калашников двинул на вокзал и послал Червен-Водали ультиматум.

В распоряжении генералов Артемьева и Сычёва было около пяти тысяч штыков и сабель (юнкера, унтер-офицерская школа, казаки и др.). Этого было достаточно, чтобы подавить мятеж. Артемьев сразу же дал соответствующее поручение Сычёву, но тот натолкнулся на неожиданные трудности. Союзное командование объявило железную дорогу и вокзал нейтральной зоной, хотя калашниковцев оттуда никто не выставил. Все пароходы чехи взяли под свой контроль, заявив, что не дадут их ни одной стороне. У Калашникова не было артиллерии, у Сычёва – была, но Жанен пригрозил, что прикажет обстрелять город, если Сычёв пустит в ход артиллерию. В разговоре с адмиралом Смирновым французский генерал сказал также, что он послал телеграмму верховному правителю с просьбой задержаться в Нижнеудинске.[1376] (В действительности никаких телеграмм на имя Колчака Жанен не посылал, а просто, как мы видели, распорядился блокировать его эшелоны.) Между тем приезд верховного правителя в Иркутск в такой критический момент, во-первых, увеличил бы силы правительственных войск за счёт его конвоя, а во-вторых – придал бы им решительности.

Правительство послало на вокзал делегацию, чтобы более определённо выяснить позицию союзников. В состав делегации вошли начальник штаба Артемьева генерал А. Н. Вагин и чиновник особых поручений при Совете министров В. И. Язвицкий (в будущем – автор известного романа об Иване III). Делегация привезла письменное обещание высоких комиссаров установить нейтральную полосу вдоль железной дороги, обеспечить передвижение по ней войск и пассажиров, но не допускать военных действий. Комиссары, таким образом, подтвердили позицию Жанена.

Язвицкий спросил генерала насчёт судьбы верховного правителя. Жанен ответил: «Мы психологически не можем принять на себя ответственность за безопасность следования Адмирала. После того как я предлагал ему передать золото на мою личную ответственность и он отказал мне в доверии, я ничего уже не могу сделать».[1377]

Повстанцы на левом берегу Ангары оставались неуязвимы для правительственных войск, распространяя власть Политцентра на запад по железной дороге вплоть до Нижнеудинска.

Под вечер 27 декабря начался мятеж и в самом Иркутске. Батальон и две роты повстанцев заняли телеграф и начали наступление на гостиницу «Модерн», где жили члены правительства. Всю ночь шёл бой, и к утру юнкера и казаки оттеснили мятежников за реку Ушаковку, в Знаменское предместье. Город оказался в осаде с двух сторон. Силы повстанцев постепенно увеличивались, поскольку подходили рабочие дружины из Черемхова и других станций, в основном большевистски настроенные.

Каждую ночь повстанцы, получив подкрепления из-за Ангары, переходили через Ушаковку и пытались наступать, но всякий раз отбрасывались обратно. Особенно напористой была атака ранним утром 30 декабря, но к полудню защитники Иркутска восстановили положение. «А если бы вы видели этих защитников, – вспоминал очевидец, – всё те же юнкера и кадеты, юнцы с пушком на губе, розовые, славные, цветущие – сердце старого офицера разрывалось, глядя на них… когда этих мучеников привозили в госпиталь с раздробленными руками и ногами… И ни одного слова, сжатые губы, спокойный взгляд».[1378]

Моральный дух правительственных войск поддержало известие о вступлении японских войск в пределы Иркутской губернии и о посылке атаманом Семёновым в Иркутск воинского отряда под начальством генерала Л. Н. Скипетрова (того самого, который когда-то разъезжал на автомобиле с женщинами по ночному Харбину). Наоборот, среди калашниковцев эти известия вызвали панические настроения. Но оказалось, что одни рано радовались, а другие напрасно волновались.