Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но, сударь, я не умею плавать, – молил Мушкетон. – Оставьте меня здесь.
– И меня тоже, – просил Блезуа.
– Уверяю вас, на такой маленькой лодке я буду только стеснять вас, – говорил Мушкетон.
– А я так наверное даже не доплыву до нее, я прямо пойду ко дну.
– Ах вот как!.. Ну так я задушу вас, если вы не полезете в воду! – заявил Портос, хватая обоих за горло. – Вперед, Блезуа!
Блезуа под железной рукой Портоса испустил подавленный крик, быстро замерший, так как гигант схватил его за ноги и за руки и бросил в море вниз головой.
– Ну, теперь твоя очередь, Мустон. Надеюсь, ты не покинешь своего господина?
– О сударь, зачем вы опять пошли на военную службу? Так хорошо было в Пьерфонском замке!.. – со слезами на глазах проговорил Мушкетон.
И без единого упрека, печально, покорно, отчасти из преданности хозяину, отчасти побуждаемый примером Блезуа, он очертя голову бросился в море. Это был настоящий подвиг, так как Мушкетон знал, что идет на верную смерть.
Но Портос был не такой человек, чтобы покинуть своего преданного товарища. Он так быстро последовал за ним, что плеск от падения Мушкетона слился с плеском от падения Портоса. И когда оглушенный Мушкетон был выброшен волной на поверхность, то его сразу подхватила мощная рука Портоса, и он добрался до шлюпки, не двинув и рукой, словно морское божество на дельфине.
В ту же минуту Портос увидел, что вблизи кто-то барахтается. Он схватил его за волосы; то был Блезуа, к которому уже плыл Атос.
– Не надо, не надо, граф! – крикнул ему Портос. – Я справлюсь без вас.
И действительно, несколькими сильными взмахами, поднимаясь, как Адамастор, над бушующей стихией, он присоединился к своим.
Д’Артаньян, Арамис и Гримо помогли Мушкетону и Блезуа влезть в лодку. Затем настала очередь Портоса, который, перелезая через борт, едва не перевернул легкую лодку.
– А Атос? – спросил д’Артаньян.
– Я здесь! – отозвался Атос, державшийся за борт лодки. Он, в качестве генерала, прикрывающего отступление армии, считал своим долгом войти в шлюпку последним. – Все в шлюпке?
– Все, – отвечал д’Артаньян. – Есть у вас, Атос, с собою кинжал?
– Есть.
– Ну так перережьте канат и влезайте скорей.
Атос вынул из-за пояса кинжал и перерезал канат. Фелука стала удаляться, и шлюпка свободно закачалась на волнах.
– Атос, сюда! – скомандовал д’Артаньян, протягивая ему руку.
Граф де Ла Фер легко влез в шлюпку и занял свое место.
– Самое время, – вымолвил гасконец, – сейчас мы увидим нечто любопытное.
Едва д’Артаньян произнес эти слова, как на фелуке, которая уже начала исчезать в ночном тумане, послышался свисток.
– Вы хорошо понимаете, – заметил д’Артаньян, – что это что-нибудь да означает.
В ту же минуту на палубе появился фонарь и на корме показались силуэты людей.
И вдруг ужасный крик, крик отчаяния, пронесся над морем. Он, казалось, рассеял облака, закрывавшие луну, которая своим бледным светом озарила серые паруса и черные снасти фелуки. Темные тени растерянно метались по палубе, испуская жалобные вопли.
Вдруг наши друзья увидели, что на верхней площадке появился Мордаунт с факелом в руке.
Тени, метавшиеся на фелуке, означали следующее. В назначенный момент Грослоу вызвал своих людей на палубу. Мордаунт вышел из своего помещения, прислушался у двери каюты, спят ли французы, и сошел вниз, успокоенный тишиной. Действительно, можно ли было догадаться о том, что произошло?
Мордаунт открыл дверь в отделение, где находились бочки, и бросился к фитилю. Пылая жаждой мести, уверенный в себе, как всякий ослепленный волей рока, он приложил факел к запалу.
В это время Грослоу и его матросы собрались на корме.
– Хватай канат, – скомандовал Грослоу, – и подтяни шлюпку.
Один из матросов уцепился за борт фелуки, схватил канат и начал тянуть. Канат легко поддался.
– Канат перерезан! – воскликнул матрос. – Шлюпки нет.
– Как шлюпки нет? – закричал Грослоу, бросаясь, в свою очередь, к борту. – Этого не может быть!
– Но это так, – отвечал матрос. – Смотрите сами, канат обрезан, да вот и конец его.
Убедившись, Грослоу испустил тот ужасный вопль, который долетел до наших друзей.
– Что случилось? – вскричал Мордаунт, поднимавшийся в это время по трапу.
С факелом в руке он бросился на корму.
– Наши враги бежали. Они обрезали канат и ускользнули в шлюпке.
Одним прыжком Мордаунт очутился возле каюты и распахнул дверь ударом ноги.
– Пусто! – закричал он. – О дьяволы!
– Мы их догоним, – сказал Грослоу, – они не могли отплыть далеко, и мы потопим их, опрокинув шлюпку.
– Да, но огонь… – простонал Мордаунт, – я уже поджег…
– Что?
– Фитиль.
– Тысяча чертей! – заревел Грослоу, бросаясь к люку. – Может быть, еще не поздно!
Мордаунт ответил ужасным смехом. Черты его исказились ужасом и ненавистью. Он поднял к небу свои воспаленные глаза, как бы бросая туда последнее проклятие, швырнул факел в море и затем ринулся в воду сам.
В тот же момент, едва Грослоу успел ступить на первую ступеньку трапа, палуба треснула; из трещины, словно из кратера вулкана, с ужасающим грохотом, похожим на залп сотни орудий, вырвался сноп пламени. В багровом воздухе полетели в разные стороны горящие обломки.
Затем этот страшный огонь погас, обломки один за другим погрузились в бездну, треща и затухая, и через несколько мгновений ничто более, кроме колебания воздуха, не указывало на происшедшее. Только фелука исчезла под водой, и вместе с ней погибли Грослоу и трое его матросов.
Четверо друзей видели все это; ни одна мелочь не ускользнула от них. На миг осветил их ярко вспыхнувший свет взрыва, озаривший все море вокруг. Они увидели друг друга замершими в самых разнообразных положениях, и у всех лица выражали неописуемый ужас, несмотря на то что в груди их бились твердые, как бронза, сердца. Множество горящих осколков попадало в море около самой лодки. Когда вспыхнувший вулкан погас, тьма вновь покрыла и шлюпку, и волнующийся океан.
С минуту царило подавленное молчание. Портос и д’Артаньян сидели, судорожно сжимая весла, и бессознательно продолжали держать их над водой, перегнувшись всем телом вперед.
– Клянусь богом, – первый прервал гробовое молчание Арамис, – на этот раз, мне кажется, все действительно кончено.
– Ко мне, господа! Сюда! Помогите! Помогите! – вдруг долетел до слуха сидевших в шлюпке жалобный голос, словно исходящий от какого-то морского духа.