Они разговаривали в ночном покачивающемся коридоре. Даже потом Стебликов не мог сообразить, каким образом им удавалось понимать друг друга. Но он достоверно узнал, что Барбара живет в штате Иллинойс, что муж у нее — судья, есть двое детей и два автомобиля. Первое было Стебликову не в диковинку.

— Сколько тебе лет? — спросил Алекс не совсем тактично.

— Тридцать пять, — оказала она.

«Наверное, сорок…» — с нежностью подумал он.

— У тебя раньше бывали такие… приключения? — подобрал он с трудом слово.

— Однажды. В Испании. Там тоже был настоящий мужчина.

И оттого, что она сказала «тоже», и оттого, что он никогда не чувствовал себя настоящим мужчиной, Алекс испытал к ней благодарность, а заодно — к своему неизвестному товарищу из Барселоны, который представился ему тореадором, конечно, кем же как не тореадором?

Он вернулся к проводнице в семь утра. Она очумело взглянула на него.

— Ты где шатался?

— Вот, — он выложил пятнадцать рублей.

— Ну ты даешь… Я уж думала — выпал по пьяни…

— Я и выпал, — сказал Стебликов.

Стоя утром в коридоре в ожидании приезда, Стебликов понял, что американцы все до одного знают о его ночных подвигах. Они с подчеркнутой любезностью справлялись, как он провел ночь, и Стебликов всем говорил «гуд». Старушки смотрели умильно, а та, что в чепце, подарила ему полдоллара с портретом Кеннеди.

Выйдя из вагона, он нарочно пошел по перрону медленно, дожидаясь Барбары. Она догнала его в компании Джейн, и они пошли рядом, не говоря друг другу ни слова. У выхода с перрона Барбара вдруг остановилась.

— Алекс, стоп.

Он застыл у табло с указателем поездов. Барбара вынула из сумочки фотоаппарат, и не успел Стебликов моргнуть, как его озарила фотовспышка — небритого, помятого, с детским вертолетом и портфелем в руках.

— Гуд бай, Алекс, — оказала она.

— Гуд бай, Барбара.

И они разошлись в разные стороны.

Несколько дней Стебликов мучался угрызениями совести. С одной стороны, по всем канонам поведение его нельзя было признать моральным, но, с другой стороны, он чувствовал, что было в его приключении нечто выше морали — та простая и грубая естественность, что свойственна свободному человеку. И конечно, хотелось поделиться. Но с кем? Сослуживцы отпадали, ибо могли истолковать превратно, жена тоже, ибо она не стала бы истолковывать, с близкими друзьями встретиться в эти дни не довелось.

Он позвонил брату, работавшему в Доме дружбы и мира с народами зарубежных стран, и предложил вечером где-нибудь посидеть.

— Есть новости по твоей части, — сказал он.

— Что такое? — насторожился брат.

Они встретились после работы и пошли в ресторан гостиницы «Ленинград». Тот был ближе других, но Стебликова вела также смутная, неосознанная мысль о том, что в этом отеле, как успела сказать ему Барбара, американская группа проведет неделю, отпущенную на пребывание в Ленинграде. Не то чтобы он надеялся повстречать лягушонка — это было бы смешно, — но все же…

Стебликов заказал бутылку водки и скромную закуску. Они выпили, и Алекс начал свой рассказ. Брат слушал молча, все более мрачнея. Почему-то история Алекса не смешила его, хотя сам Стебликов находил в ней массу потешных моментов. Когда Стебликов закончил, брат опрокинул рюмку и покачал головой.

— Скажи спасибо, Леха, что тебя за жопу не взяли.

— Кто? — испугался Стебликов.

— Ты думаешь, они сами по Союзу разъезжают? Есть люди, — туманно объяснил брат.

— Но за что, Миша?

— За что? — брат усмехнулся и налил еще.

Они помолчали. Гремел на эстраде оркестр, начались танцы. Ресторанные девицы за соседним столиком скучающе поводили глазами, глядя сквозь братьев. Их как бы не существовало для ресторанных девиц.

— А как ты думаешь, Мишка, можно узнать, где она тут живет? — спросил Алекс.

— Не вздумай, слышишь! Выбрось из головы! Допрыгаешься, — жестко сказал брат.

Но Стебликову мысль засела. Он был человеком тихим, но твердым. Брат завел разговор о чем-то другом. Как видно, он не хотел возвращаться к ночной истории. Стебликова это задело. «Да что я плохого сделал?» — подумал он обиженно.

Дождавшись, когда брат вышел в туалет, Стебликов решительно двинулся из ресторана на второй этаж, где находилось бюро распределения иностранцев. В холле, выходящем окнами на набережную, было сумрачно и пустынно. Стебликов подошел к стойке. Девушка в форменной одежде подняла к нему голову.

— Скажите, пожалуйста, мне необходимо узнать, в каком номере остановилась Барбара Мерфи? — вежливо спросил он.

Девушка поглядела на него скучающим взглядом.

— Такие сведения мы предоставляем только по предъявлении документа, — сказала она.

Стебликов, не задумываясь, выложил перед ней паспорт. Она поглядела на Алекса уже с интересом и принялась листать паспорт. Стебликов ждал. Наконец паспорт вернулся к нему.

— К сожалению, такая у нас не значится. Вы, вероятно, ошиблись.

— Что ж… — вздохнул он и отошел от стойки.

Он еще раз оглядел пустынный холл, понимая, что чудес не бывает, но тут швейцар отворил дверь и с улицы в холл вошла группа иностранцев. Среди них была Барбара в белой шубке.

Если бы Стебликов смотрел фильм с таким сюжетом, то в этом месте он, вероятно, усмехнулся бы нелепой натяжке сценариста. Но перед ним была жизнь, и в этой жизни Барбара в белой шубке, вопреки всем законам вероятности, вопреки всему на свете, шла к нему по мраморному полу гостиницы. Стебликов даже не удивился. Именно так и должно было быть.

Не доходя нескольких шагов, Барбара узнала его и вдруг бросилась бегом навстречу. С криком «Алекс!» она повисла у него на шее, а он обнял ее мягкую шубку, растроганно шепча «Барбара…»

Американцы оторопели.

А Стебликов, пользуясь их растерянностью, проворно сбросил с плеч Барбары шубку, кинул ее на руку и потянул другой рукою Барбару за собой.

— Пойдем, пойдем отсюда…

Она двинулась за ним легко, не раздумывая, словно дело происходило где-нибудь в Монте-Карло. Стебликов был счастлив. Он спустился с американкой в ресторан, ведя ее чуть впереди и ощущая на себе взгляды.

На столике, покинутом Стебликовым, стояли недопитая бутылка водки и селедка с картошкой. Брат куда-то исчез. Стебликов усадил Барбару на место брата, и они принялись что-то говорить одновременно, не понимая и понимая друг друга, писать адреса на салфетках, в общем вели себя не совсем обычно.

Девицы за соседним столиком напряглись, во все глаза смотрели на них. Одной из них удалось поймать на себе рассеянный взгляд Алекса, и она заискивающе спросила: