Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другой был аристократ, сопровождаемый двумя телохранителями; один из них, проходя мимо, нарочно задел Игара ножнами сабли. Игар сделал вид, что ничего не заметил.
Третья была девочка лет двенадцати, горбатая; подойдя к Игару, она доверчиво улыбнулась:
— Хочешь меня? Мне так эти сволочи надоели, у тебя хоть лицо хорошее… Пошли, а?..
Игар ушел, сдерживая дрожь и подавляя желание оглянуться.
Моряки и горожане бродили, по одному и группками, болтали между собой, время от времени заворачивали в двери под страстно стонущей раковиной; кое-где у стен стояли общественные девушки, и на протянутой ладони у каждой лежал красный помидор — символ мужской силы. Всякий, взявший овощ с предлагающей его ладони, в ту же минуту становился из прохожего клиентом.
Игар брел. Не раз и не два его нежно пытались удержать; он брел, слушая страстные стоны раковин, понемногу впадая в тоску: нет, ее нету здесь… Он зря явился сюда. Побывавшему на Алтаре странно и страшно бродить по этим кривым улочкам; среди множества женщин с красными шариками на ладонях он не найдет Тиар…
Его взяли за рукав. Настойчиво и в то же время мягко:
— Кого ты ищешь?
Он обернулся — старуха. Крепкая, морщинистая старуха, и на шее у нее ожерелье из маленьких, с монетку, раковин.
— Кого ты ищешь, мальчик?
Он вытащил свои деньги; пересыпал из ладони в ладонь:
— Я ищу женщину. Волосы черные с медным отливом, среднего роста, под лопаткой — родимое пятно в виде ромба. Поможешь — заплачу.
Вид денег не взволновал старуху. Она продолжала смотреть Игару в глаза:
— Ты ее знаешь?
— Я ее ищу.
Старуха помедлила, шевеля губами; медленно кивнула:
— Пойдем.
Над этой дверью не было призывающей раковины, однако неуловимый аромат порока, наполняющий узкие улочки продажного квартала, здесь был плотнее и гуще.
Игар вошел; в коридоре пахло свежим деревом, а комната, в которую препроводила его старуха, оказалась завалена подушками — круглыми и квадратными, маленькими, огромными, кожаными и бархатными, с вышитыми на них гербами несуществующих провинций и мордами выдуманных зверей; на стене, обитой серебряной парчой, красовался свежий потек — не так давно кто-то сильно швырнул спелым помидором, и красный овощ превратился в красную же, с неровными лучами звезду.
— Найдем тебе, — сказала старуха уверено. — Ты парень небогатый, но щедрый, таких всегда любила… Придержи, придержи свои монетки — ей отдашь.
— Она здесь? — вопрос получился излишне суетливым.
— Все они здесь, — старуха усмехнулась, обнажая крепкие желтые зубы. — Все они здесь, пташки, куда нам, бедным, деваться… Сядь и жди.
Старуха вышла; Игар только сейчас заметил, что вдоль всего подола к ее юбке пришита корабельная цепь. Вот откуда тот тусклый звон, который сопровождал их всю дорогу…
На подушки он из брезгливости не сел. Мало ли что за подушки; сел прямо на пол, напротив помидорной кляксы, прислонился спиной к стене и подобрал под себя ноги.
Снова эта противная дрожь. Снова он ждет, что пред ним предстанет Тиар; он ошибался уже дважды, а третья попытка во всех сказках волшебная. Если только она здесь… Насмешка судьбы. Илаза, потерявшая невинность на Алтаре, в обмен на портовую шлюху…
Он вдруг вспомнил, что давно не спал. Что не ел уже почти сутки; и хорошо бы явиться в дом под раковиной, заказать вина и мяса, а потом опрокинуть в постель эту, с ромбом на спине, и разобраться, каковы на самом деле эти продажные штучки, почему так сладко заикался косой парнишка, что был его спутником в лодке…
Он испуганно замигал. Желание было столь явным, а воображаемая картина столь яркой, что он поразился сам себе: как?.. Как только может такое в голову прийти… И потом, откуда силы?!
С грохотом распахнулась дверь, и в комнате с подушками сразу стало тесно.
Двое из ввалившихся служили, по-видимому, свитой третьему; третий оказался лысым, как колено, и с ног до головы разодетым в тонкий шелк. Игар сроду не видел такого показного, такого безвкусного богатства; золотых украшений у лысого не было разве что на заду — и то потому, что иначе, садясь, он напоролся бы на булавку. Отвлеченный невиданным нарядом, Игар не сразу посмотрел лысому в лицо; подняв наконец взгляд, он встретился со слегка пьяными, умными, очень удивленными глазами:
— Вот так так!
Лысый смотрел на сидящего Игара так, будто тот был шестиногим, выставленным на обозрение теленком; с некоторым беспокойством Игар увидел вдруг, что на правом ухе у лысого лежит родимое пятно — черное, покрытое редкими толстыми волосинками, занимающее и часть щеки тоже.
— Вот так та-ак, — протянул Черноухий, оглядываясь на свиту. — Бывает же… Если бы Фарти не прирезали вчера в кабаке… А как похож-то!..
Первый из свиты наклонился ниже, ткнул в Игара пальцем, радостно захохотал:
— Точно! В темноте спутал бы! Решил бы, сидит покойничек, вот кто его только сюда притащил?!
Игару сделалось не по себе. Не отрываясь от стены, он поднялся.
— Тебя как зовут? — поинтересовался Черноухий. На скуле у него тоже когда-то был вытатуирован треугольник — теперь он был расплывчат, полустерт и тщательно замазан пудрой. Сверху недоставало двух зубов, их место занимали крупные, непонятным образом укрепленные жемчужины; большие серые глаза изучали Игара, и во взгляде их не было злобы, но было нечто такое, отчего Игаров живот сам собой подтянулся:
— Игар я…
Он понял вдруг, с каким выражением изучает его Черноухий. Понял и плотнее вжался в стену. Святая Птица, а вот это совсем плохо. Совсем плохо — и вот так, неожиданно, на ровном месте…
— Не бойся, — мягко сказал пиратский капитан. — Дружок у нас был, Ферти… Здорово на тебя похож. Жалко мне его; вот, на тебя гляжу вспоминаю…
Глаза его вдруг ласково прищурились:
— Хороший был парень… Веселый. Ты, вижу, тоже веселый — только загрустил чего-то… — и рука его, сплошь унизанная перстнями, дружески легла Игару на талию. — Пойдем?
Игар растерянно улыбнулся. Неуверенно кивнул — и тут же, болезненно поморщившись, ожесточенно зачесался, задирая на себе рубаху:
— Ай… Сейчас только… ага…
Он драл и драл ногтями собственный живот, и на лице его застыло выражение свирепого блаженства:
— Ох… зараза… о-ох…
Черноухий убрал руку.
Еще некоторое время Игар чувствовал на себе подозрительный, с оттенком жалости взгляд; неизвестно, чем кончилось бы дело, но в этот самый момент распахнулись двери напротив, и уже знакомая Игарова старуха поманила всю троицу пальцем:
— Готово, господа хорошие… Все готово, мой господин, — Черноухому она поклонилась отдельно. — Уж не пожалеете, это лилия, а не парень. Точно лилия… Прошу пожаловать…