В интеллектуальной истории промышленного западного общества феномен экономических циклов был открыт эмпирически из непосредственного наблюдения за обществом еще до того, как был подтвержден статистически. Его наиболее раннее описание было сделано в 1837 г. британским исследователем С. Дж. Ллойдом (впоследствии — лордом Оверстоном)[674]. В книге, впервые опубликованной в 1927 г., американский исследователь циклов деловой активности У. К. Митчелл[675] провозгласил свою веру в то, что «характерные черты циклов деловой активности, как можно ожидать, будут меняться по мере того, как развивается экономическая организация». На основе «деловых анналов», составленных другим американским ученым, У. Д. Торпом, на материале нестатистических данных, третий американский ученый, Ф. С. Миллс, подсчитал, что средняя длина волны «короткого» экономического цикла будет 5, 86 лет на ранних стадиях индустриализации, 4,09 лет на последующей стадии быстрого переходного периода и 6, 39 лет на более поздней стадии сравнительной стабильности.

Другие экономисты предлагали иные циклы, некоторые из которых, как они полагали, имели более длинные волны. Другие говорили, что эти «волны» демонстрируют тенденцию к затуханию в состоянии равновесия. Среди всех их не было общего согласия, и исследование фактически находится на ранней стадии своего развития. Нет необходимости продолжать его дальше. Положение, которое мы хотели доказать, состоит в том, что в течение двухсот лет, истекших с начала промышленной революции в Великобритании, отцы западной экономической науки были заняты извлечением из массы спутанных данных, предоставленных им экономической историей, свода законов, управляющих экономической сферой человеческой деятельности, в которой начали действовать характерные человеческие качества.

Обнаружив, что экономисты используют результаты своих исследований для выявления рабочих законов, применимых к экономической истории, мы, естественно, обращаемся к политической сфере деятельности, чтобы посмотреть, возможно ли и здесь нечто подобного рода. В качестве поля деятельности в политической сфере мы выберем соперничество и войны национальных государств западного мира в период Нового времени. Можно принять за начало этого периода западной истории итальянизацию государственной системы трансальпийской Европы в конце XV в., так что в целях настоящего исследования в нашем распоряжении имеется около четырех столетий.

«Каждый школьник знает» (по оптимистической оценке Маколея), что в четырех событиях, отделенных друг от друга приблизительно столетием, английский (или британский) народ, используя преимущества относительной неприкосновенности, обеспечиваемой своим островным положением, сперва отказывался, а затем помогал в разрушении континентальной державы, которая пыталась, или грозилась, создать для западно-христианского мира универсальное государство или, во всяком случае, говоря традиционным языком, «нарушала политическое равновесие». В первом событии нарушителем была Испания — Испанская армада, 1588 г.; во втором — Франция Людовика XIV — Бленхеймская битва, 1704 г.[676]; в третьем событии — Франция Революции и Наполеона — Ватерлоо, 1815 г.; в четвертом событии — Германия Вильгельма II — День перемирия, 1918 г., впоследствии снова оживившаяся при Гитлере, — Нормандия, 1944 г. Здесь явно присутствует циклическая модель, если смотреть на дело с островной точки зрения, ряд четырех «великих войн», растягивающихся со странной регулярностью — каждый промежуток больше предшествующего — как по интенсивности военных действий, так и по тому, что мы назовем охватом воюющих сторон. Первая из ряда войн является делом атлантических государств — Испании, Франции, Нидерландов и Англии. Вторая вводит в действие центральноевропейские государства и даже Россию, если рассматривать Северную войну как своего рода приложение к Войне за Испанское наследство. Третий (наполеоновский) круг вводит Россию как ведущую воюющую сторону и, возможно, включает Соединенные Штаты Америки, если рассматривать Англо-американскую войну 1812-1814 гг. как приложение к наполеоновским войнам. В четвертом Америка выступает в качестве ведущей военной стороны, а на всеобщий характер борьбы указывает тот факт, что ее последовательные круги были названы Первой и Второй мировыми войнами.

Каждая из этих четырех войн, имевших целью предотвратить установление современного западного универсального государства, отделялась от последующей и предшествующей временным промежутком примерно в столетие. Если мы исследуем три столетия между войнами, то обнаружим в каждом из случаев то, что можно назвать «на полпути» к войне или дополнительной войной, или группой войн: в каждом из случаев мы обнаружим борьбу за превосходство не над всей Западной Европой, а над ее центральной областью — Германией. Поскольку эти войны были преимущественно центральноевропейскими, Великобритания ни в одной из них не участвовала до конца, в то время как в некоторые из них она вообще не вмешивалась. Следовательно, они не до такой степени непременно входили в то, что «каждый школьник знает» (разумеется, имея в виду каждого британского школьника). Первой из этих промежуточных войн была Тридцатилетняя война (1618-1648), вторая заключала в себе большую часть войн Фридриха «Великого» Прусского (1740-1763), а третья связана с Бисмарком, хотя включает в себя гораздо больший промежуток времени и должна быть датирована 1848-1871 гг.

Наконец, можно утверждать, что у этой драмы в четырех актах была увертюра, которую открывает не Филипп II Испанский[677], а «Итальянские войны» Габсбургов-Валуа двумя поколениями раньше. Эти войны начались с поразительно безрезультатного, но зловещего вторжения в Италию короля Карла VIII Французского[678]. Дату этого вторжения, 1494 г., образованные специалисты часто используют в качестве жесткой линии разделения между поздним Средневековьем и ранним Новым временем. Это произошло два года спустя после завоевания христианами последней остававшейся у мусульман территории в Испании и первой высадки Колумба в Вест-Индии.