Массивная дверь необычайной библиотеки распахнулась, и на пороге показался молодой человек не старше тридцати лет. Первое впечатление было такое, будто он сошел с глянцевого плаката рекламы модной мужской одежды из дорогих магазинов. Костюм его не был сшит по мерке, однако и не выглядел дешевым, только скромным и изящным. Но самым поразительным было его точеное, почти идеально греческое лицо.

— Ему надо забыть о компьютерах, — тихо произнес Иаков Мандель. — У меня есть друзья в агентстве Уильямса Морриса. Они дадут ему роль в телесериале.

— Да входите же, пожалуйста, — перебил Манделя Уинтерс, кладя ему руку на плечо. — И, будьте добры, представьтесь.

Уверенно, но не самонадеянно молодой человек прошел к западному концу стола, под черный свиток на стене, который, если его раскрутить, превращался в экран. Какое-то мгновение он постоял, глядя вниз, на пятна света на столе, затем проговорил:

— Оказаться здесь для меня особая честь. Меня зовут Джералд Брюс, в настоящее время я директор ГКО в Госдепартаменте.

— ГКО? — переспросил Мандель. — Снова сокращения?

— Отдел глобальных компьютерных операций, сэр.

* * *

Когда лучи калифорнийского солнца проникли в окна больничной палаты, Калейла, обнимавшая Эвана, тихонько разжала руки, села на кровать и устало улыбнулась. На ее ресницах еще не высохли слезы, а светло-оливковая кожа была бледна.

— Добро пожаловать в страну живых, — сказала она, беря его за руку.

— Рад быть здесь, — слабо прошептал Кендрик, пристально глядя на нее. — Когда я открыл глаза, то не был уверен, что это ты... Думал, они снова проделывают со мной свои штучки.

— Штучки?

— Они забрали мою одежду... Я был в каких-то старых вельветовых штанах, потом в моем голубом костюме...

— В том, который ты называл твоими «тряпками конгрессмена»? — ласково напомнила Калейла. — Тебе придется купить другой костюм, мой дорогой. То, что осталось от твоих брюк после того, как их с тебя срезали, не починит никакой портной.

— Ты невероятная девушка... Господи, знаешь, как здорово видеть тебя?! Не думал, что снова тебя увижу, и от этого чертовски злился.

— Я это знаю, как здорово увидеть тебя. А теперь отдыхай, поговорим позднее. Ты только что проснулся, а врачи сказали...

— Нет, нет!.. К черту докторов, я хочу знать, что случилось. Как Эмилио?

— Выкарабкается, но у него прострелено легкое и раздроблено бедро. Он больше не сможет как следует ходить, но жив.

— Ходить ему и не придется, будет только сидеть в капитанском кресле.

— Что?

— Не важно... Тот остров. Он называется Проход в Китай...

— Мы знаем, — решительно перебила его Калейла. — Раз уж ты такой безнадежно упрямый, позволь, говорить буду я... То, что сделали вы с Каральо, невероятно...

— Каральо?.. Это Эмилио?

— Да. Я видела фотографии. Господи, там был ужас! Пожар распространился повсюду, особенно в восточной части острова. Дом, аэродромы, даже причал, где взорвались другие лодки, — все уничтожено. К тому времени, как прибыли вертолеты ВМФ с морскими пехотинцами, там все были напуганы до смерти и столпились на западном берегу. Они приветствовали наших людей как освободителей.

— Значит, Гринелла взяли?

Калейла бросила взгляд на Эвана, помедлила, затем покачала головой:

— Нет. Прости, дорогой.

— Но как же?.. — Кендрик начал подниматься, морщась от боли в зашитом и забинтованном плече. Рашад снова ласково поддержала его и уложила на подушку. — Он ведь не мог сбежать! Они его просто не искали!

— Им не нужно было. Потому что мексиканцы сказали...

— Что?

— Прилетел гидроплан и подобрал его.

— Не понимаю. Все коммуникации были вырублены!

— Не все. Ты не знал — не мог знать, — что в подвале центральной усадьбы у Гринелла были дополнительные генераторы, достаточно мощные, чтобы он мог связаться со своими людьми на аэродроме в Сан-Фелипе. Мы все это узнали от мексиканских властей. Гринелл убежал и постарается скрыться, но не сможет спрятаться навсегда; мы держим конец следа.

— Очень образно, как сказал бы мой палач.

— Кто?

— Не важно...

— Я бы хотела, чтобы ты перестал так говорить.

— Извини, не буду. Что насчет юриста Ардис и книги, о которой я тебе говорил?

— Мы близки к цели, но пока не нашли ее. Поверенный Ардис где-то прячется, но где — никто не знает. Все его телефоны взяты на прослушивание, рано или поздно по одному из них юрист позвонит. И как только это сделает — он наш.

— Этот поверенный может подозревать, что вы за ним следите?

— Трудно сказать. Гринелл мог связаться с материком и через Сан-Фелипе передать ему весточку. Мы просто не знаем.

— А Мэнни? — нерешительно спросил Эван. — У тебя снова не было времени...

— Ошибаешься. У меня не было ничего, кроме времени, времени отчаяния, чтобы быть точной. Вчера вечером я звонила в госпиталь в Денвере, дежурная сестра сказала, что его состояние стабильное... и, как я поняла, он создает им массу неудобств.

— Он умирает, Калейла. — Кендрик закрыл глаза, медленно качая головой. — Он умирает, и никто ничего не может с этим поделать.

— Мы все умираем, Эван. Каждый день убавляет наши жизни. Утешение небольшое, но Мэнни за восемьдесят, а приговор не действует, пока не произнесен.

— Знаю. — Кендрик посмотрел на их переплетенные руки, потом поднял взгляд на ее лицо. — Ты очень красивая...

— Не хотелось бы на этом задерживаться, но, полагаю, сдала бы экзамен на «хорошо с плюсом». Но и ты не похож на Квазимодо.

— Да, только хожу как он... Не очень скромно, но, по-моему, у наших детей много шансов выглядеть хорошенькими маленькими паршивцами.

— Целиком поддерживаю первую часть, но как-то сомневаюсь насчет второй.

— А ты понимаешь, что сейчас согласилась выйти за меня замуж? А?

— Только попробуй от меня убежать, увидишь, как я хорошо обращаюсь с оружием.

— Мило... Ах, миссис Джонс, вы знакомы с моей женой-снайпершей? Если кто-то явится на вашу вечеринку без приглашения, она врежет ему точно между глаз.

— А еще у меня черный пояс, первый класс, на случай, когда оружие производит слишком много шума.

— Вот это здорово! Больше меня никто не обидит. Пусть только вызовут на бой, и я спущу тебя с привязи.

— Р-р-р-р, — зарычала Калейла, обнажая сверкающие ровные зубы. Затем посерьезнела и внимательно посмотрела на Эвана, как бы его изучая. Ее темные глаза были полны нежности. — Я и правда тебя люблю. Бог знает, что нам, двум неудачникам, пришло в голову, но, по-моему, попытаться стоит.