Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не такие уж грандиозные планы, признался он себе. Но для начала хватит.
— Подарите мне десять лет,— проговорил он.— Я прошу всего десять лет.
Но даже если у него оставалось всего два года, он должен был начать. Ведь если он хотя бы начнет, потом найдется кто–нибудь, кто продолжит его дело. Кому-то нужно начать. И именно он подходит для этой роли как человек, обладающий объективным взглядом на этот неокочевой мир в свете исторического прошлого. И ведь таких, как я, сохранилось не так уж много, подумал он.
Ему предстоит нелегкая работенка, он это знал, но считал, что дело свое знает хорошо.
И он пошел по дороге, весело насвистывая.
Вроде и дело не такое уж большое, но если удастся осуществить его, это будет сенсация. Стоит только сделать это, и каждый стан будет шпионить, интриговать, обманывать и пускаться во все тяжкие, чтобы овладеть тайной.
А пока, насколько он понимал, ему самому придется заняться чем-то вроде этого, чтобы хоть немного просветить их, чтобы они в конце концов поняли, какой силой владеют, нужно заставить их задуматься над тем, как использовать их необычайные возможности, что произросли на почве социума.
Но все же — где тот стан, в котором нуждались в инженере по ракетам?
Где-то возле этой вот дороги, дороги пыльной, наводившей на него когда-то уныние, но не теперь.
Нужно пройти какую-то часть этой дороги. Не так уж далеко — каких-нибудь сто или двести миль. А может, и больше?
Он шагал вперед, пытаясь вспомнить. Но не просто было это сделать. Столько дней промелькнуло и столько станов. Дорожные ориентиры, подумал он, я всегда хорошо запоминал дорожные ориентиры. Но кругом их было слишком много.
11
Он все продолжал свой путь, останавливаясь во встречных станах, и на свой вопрос везде получал один и тот же ответ:
Ракеты? Да нет, на кой они? Какому дураку нужны нынче ракеты?
И у него стали уже возникать сомнения — а был ли вообще такой стан, в котором проявили заинтересованность в инженере по ракетам? Действительно, какому дураку нужны нынче ракеты? Какая от них польза?
Его вопрос уже опережал его — то ли благодаря телепатии, то ли радио, то ли слухам,— но скоро он стал легендой. И он вдруг увидел, что его уже ждут, как будто предупрежденные, и встречали его везде одним и тем же приветствием, которое уже звучало как шутка:
Не вы ли тот джентльмен, который ищет ракету?
Но именно это шутливое приветствие и легенда о нем сделали его своим среди них; однако, превратившись в одного из них, он оставался и сторонним наблюдателем: он видел величие, которого они не замечали, величие, сознание которого он должен был — должен был! — пробудить в них. Но ни слова, ни проповеди не способны были оживить в них это чувство.
Вечерами он, бывало, сидел с ними за общими беседами, спал с ними в трейлерах, если ему находилось место, помогал им по мелочам и слушал их побасенки. И сам рассказывал их. И при этом все чаще возникало в нем ощущение чего-то неординарного, чуждого, но теперь, когда он немного разобрался в природе этого явления, не тревожился больше, а иногда даже, оглядев кружок собеседников, вычислял того, кто возбуждал в нем это ощущение.
По ночам, лежа в постели, он много думал надо всем этим, и в конечном счете кое-что прояснилось для него.
Человек, даже, может быть, пещерный, всегда обладал этими способностями, но тогда, как и теперь, Человек не понимал своей силы и не развивал этого качества в себе. Он предпочел совсем другой путь прогресса — не разум совершенствовал он, а свои руки, и построил удивительную, потрясающую культуру — культуру машин. Своими руками и самоотверженным трудом он построил огромные, сложные машины, которые могли делать то, что сам мог бы делать всего лишь усилием собственного разума, догадайся он в свое время сделать правильный выбор. Но он предпочел упрятать способности разума за делами рук своих, за изобретениями, а потом, пытаясь определить свой менталитет, насмешками дискриминировал тот самый желанный дар, которого искал.
То, что в конце концов произошло, рассуждал Эмби, вовсе не причуда какая-то в развитии человечества, появление этого было так же неизбежно и необходимо, как появление солнца. Это было всего лишь возвращение на тропу, по которой и надлежало Человеку идти по мере своего развития. Заблуждавшееся на протяжении многих веков человечество снова оказалось на верном пути. И даже если бы никакой децентрализации не произошло и прежняя культура оставалась бы незыблемой, рано или поздно это случилось бы, потому что в самой технологии есть такой пунктик, на котором она обязательно должна была прекратить свое существование. Машины все увеличивались в объемах, все усложнялись. Наступала сверхусложненность, которая была обречена на гибель как в машинах, так и в жизни.
Децентрализация ускорила процесс примерно на тысячу лет, но вся ее заслуга только в этом и состояла.
Но и здесь опять Человек изобрел умные — пошлые — слова, чтобы приглушить блеск того, чего он не мог постичь. Телекинетиков обозвали такелажниками, телепатов — фиксаторами, или болтунами, способность передвигать пространство на небольшой промежуток в будущее нарекли вторым видением, а того, кто это делает,— водилой. А ведь существовало множество всяких других способностей — неопознанных, едва угадываемых,— они все вместе, без разбору шли под маркой «магия». Но не в названиях дело. Банальное, упрощенное слово служило в конечном счете не хуже, чем научная терминология, и даже могло бы служить более легкому восприятию явления. Но на сей раз самое главное заключалось в том, чтобы люди не отказались от вновь обретенных талантов, не утратили их. Нужно, обязательно нужно, чтобы случилось что-то такое, что повергло бы людей в шок и заставило бы их правильно оценить свой дар.
Так он шел от стана к стану, и не было нужды задавать свой вопрос, потому что вопрос опережал его самого.
Шел он по дороге, живая легенда, и тут услышал другую легенду — о человеке, который, переезжая из стана в стан, везде своим лекарством излечивал людей.
Вначале он отнесся к этому, как к очередной побасенке, но все чаще и чаще слышал легенду и наконец набрел на стан, где лекарь был за неделю до него. В этот вечер, сидя у костра, он услышал удивительные истории.
— Вот, к примеру,— рассказывала ему одна старуха,— миссис Купер, она страдала много лет. Все время болела. Целыми днями валялась в постели. Желудок уже ничего не принимал. А потом выпила бутылку этого снадобья, и все как рукой сняло. Посмотрели бы вы на нее — веселая, как птичка.
Старик по другую сторону костра согласно кивнул.
— Я страдал ревматизмом,— сказал он,— Казалось, никогда от него не избавлюсь. Слабость в ногах денно и нощно. Наш доктор уже ничего не мог поделать. Выпил я эту бутылочку и…
Он встал и в подтверждение сказанного ловко станцевал джигу.
И не только в этом — в двадцати других станах он слышал подобные рассказы о тех, кто вставал с одра и начинал ходить; болезни отступали, на другой же день прекращались боли.