И особенно часто я думала о том, могло ли всё обойтись, не позови я его к себе. Не прижмись плечом к плечу на своей кровати, не вымолви ни звука, когда он начал задирать на мне платье, не отдайся на волю собственного странного желания почувствовать его внутри себя.

Говоря откровенно, я уверена, что при любом из всех возможных «не» мы бы всё равно пришли к такому же итогу. Потому что нас влекло друг к другу с такой космической силой, что ни один катаклизм, ни одна война, ни один конец света не смогли бы оттащить его от меня, а меня — от него.

Не вышло это ни у ревности, ни у наших комплексов, ни у горячности, которой мы, молодые и глупые, в первую очередь руководствовались при принятии самых важных решений.

Мы никогда не встречались. Меня ничуть не задевало, когда в университетском общежитии, куда Слава переехал, так и не захотев возвращаться жить к родителям, он представлял меня как свою подругу. Мы ведь и правда были друзьями, разве нет?

Меня ничуть не смущало, когда мои однокурсники смотрели недоумённо, услышав в ответ на предложение сходить куда-нибудь и познакомиться поближе честное признание, что я не свободна.

Но и не занята. Так, временно забронирована.

Чаще всего нам удавалось встретиться только на выходных. Прогуляться вместе, сходить в кино или на выставку, чтобы поддерживать крепкую дружескую связь.

Ко мне же он приходил по несколько раз в неделю. Залезал через окно или встречал меня с занятий, уже сидя на лестнице прямо напротив двери в мою квартиру с самодовольной ухмылкой на губах, совсем как наглый кот, вернувшийся к хозяйке после очередного загула. Оставался до рассвета, чтобы наверняка утолить ненормальную потребность трахаться друг с другом.

В остальные ночи меня грел подобранный им когда-то на улице кот. А кто грел его, я предпочитала просто не думать.

Не могу сказать, что я так ему доверяла. Может быть, напротив, совсем не доверяла, заранее смирившись с тем, что он может спать с кем угодно и даже встречаться с кем-то по-настоящему. Ведь мы были просто друзьями. И просто любовниками. О каком доверии тут вообще могла идти речь?

Всё шло своим чередом. Неторопливо, отчасти ленно, вполне предсказуемо. Дни текли друг за другом, сливались в недели и месяцы, впадали в годы нашей жизни. Пока стоячую воду не всколыхнул огромный всплеск.

Это было в первых числах декабря. В Москве успел пройти первый снегопад, сначала на несколько дней парализовавший весь мегаполис, а потом растаявший за одну лишь тёплую ночь, и всё вокруг утопало в липкой, противной грязи, хлюпающей под ногами и остающейся серым налётом на домах, машинах и людях.

Я растерянно смотрела на эту грязь, сидя на одной из скамеек около станции метро. Шёл вечерний час-пик, и толпа сновала из стороны в сторону, мельтеша перед глазами, а разноцветные новогодние гирлянды, растянутые между фонарями, выглядели замысловатой издёвкой в этом тускло-сером мире, только что захлопнувшемся вокруг меня.

Пальцы дрожали, теребили складки платья, показавшегося из-под пуховика. Внутри, под рёбрами, всё тоже неприятно дрожало в ожидании.

Когда Слава ловко вынырнул из косяка каких-то подростков и подошёл ко мне, я почему-то подумала, что он уже всё понял. Догадался. Поэтому только продолжала смотреть на него снизу вверх с надеждой на то, что мне так и не придётся ничего говорить.

Не знаю, с чего я вообще это взяла. Наверное, просто отчаянно хотела снять с себя груз ответственности за те слова, что должны были прозвучать.

— Что случилось? Ты сказала, это срочно, — напомнил он мягко, вынимая из кармана сигареты и зажигалку. И я почти потянулась к ним, почти попросила дать мне тоже, прежде чем вспомнила, что пока — нельзя. И сглотнула вязкую слюну, вставшую посреди горла.

— Я беременна.

Он закурил на удивление спокойно, только лишь нахмурился, и я отчётливо видела, как в направленном прямо на моё лицо взгляде вспыхивают и тут же затухают один за другим стандартные и бессмысленные вопросы.

«Ты уверена?»

«Как это получилось?»

«Давно узнала?»

Я тянула с этим три дня. Делала тесты утром и вечером, выбрасывала их сразу же, как видела яркую вторую полоску, уверенный плюсик, надпись «беременна» с пугающей цифрой в три недели. Из-за постоянно скачущего цикла и уверенности в том, что спустя три года постоянной половой жизни ничего такого не может случиться, я умудрилась упустить столько времени, опомнившись только с появлением классической утренней тошноты.

— Ты решила, что будешь делать? — спросил он, потратив на раздумья несколько минут, в течение которых успел докурить и присесть рядом со мной.

— Конечно же, аборт, — странно, но вслух это прозвучало уверенно и решительно, хотя все предыдущие дни у меня всё внутри переворачивалось, стоило лишь мысленно произнести это слово.

Он смотрел на меня так пристально, очень серьёзно, но только сдержанно кивнул в ответ.

— Я пойду с тобой. Оплачу всё, что потребуется.

Запись в клинику была забита до конца недели, и самым сложным в ожидании оказалось не думать о том, что со мной что-то не так. Именно так воспринималось то состояние, непременно напоминавшее о себе резким отвращением к запахам, к привычной еде, даже к любимым занятиям, на смену которым пришла апатия и постоянная усталость. Я не читала ничего о беременности, не представляла себе никакого ребёнка, живущего внутри, отторгая от себя любые мысли об этом.

Просто со мной временно было что-то не так. Словно внезапно появилась какая-то странная болячка, от которой меня скоро вылечат.

Клиника была светлой, чистой, даже, наверное, уютной — всё это шло каким-то фоном вместе с приветливыми улыбками персонала, встретившего нас сразу у входа. И тогда у меня впервые мелькнула идеально вписывающаяся в погоду, отвратительно-грязная мысль о том, что люди, прерывающие чужие жизни, выглядят очень счастливыми.

Я не знаю, что именно это было: шёпот совести, крик подсознания, голос сидящего внутри страха. Но уши будто забили ватой, сквозь которую до меня почти не доносились звуки, сердце бешено стучало, почему-то отдаваясь пульсацией именно в животе, и я двигалась просто по инерции, всюду следуя за собранным и уверенным Славой.

Напротив нужной двери стоял мягкий диванчик, и он усадил меня на него как раз вовремя, когда слабость в теле стала такой, что я могла вот-вот упасть в обморок. Мной не двигала жалость, не давило на плечи осознание совершаемой ошибки, не ютилась тёплым комочком зарождающаяся в груди любовь к маленькому человеку, по какой-то нелепой случайности зародившемуся внутри. Я вообще не осознавала в полной мере, что именно происходит и что именно должно будет произойти.

Просто мне было очень, очень страшно.

— Ещё есть время. Ты можешь прийти через несколько дней. Морально подготовиться к этому, — предложил Слава, когда на электронном табло над дверью высветилось приглашение зайти, а я продолжала сидеть и смотреть на эту надпись, не мигая.