В работе на благо родины и литовских колхозов незаметно прошел октябрь. Вот и закончилась наша учеба, прощай, Гайджунай, век бы тебя не видеть.

– Добровольцы! Два шага вперед! – скомандовал загорелый, рослый, одетый в непривычную для нас тропическую полевую форму лейтенант.

Он приехал за пополнением для славной 103-й Витебской дивизии ВДВ, что первой вошла в Афган, и обводил требовательным взглядом нашу застывшую в строю роту. Даже если бы я не давал слово своей маме не ходить добровольно в Афганистан, то я бы все равно из строя не вышел. Мне «романтики» за глаза и в учебке хватило. Еще искать ее, тем более за тридевять земель я не собирался. Мечтал я о службе тихой и мирной, желательно в каптерке.

Но среди наших курсантов все же добровольцы нашлись, двадцать новоиспеченных сержантов вышли из строя роты. Отобрали лучших. «Вот и славненько, вот и пронесло, – с циничным непатриотизмом подумал я, – вот и хорошо, что я не из лучших. Без меня Афган обойдется». Всем моим сокурсникам после выпуска повесили по две сопли на погоны. Здравия желаю, товарищи младшие сержанты! Мне единственному в роте присвоили звание ефрейтора. И на этом спасибо, товарищи офицеры! Родные вы мои! По-хорошему в дисбат меня надо было отправить!

Из всех рот 301-го ПДП формировали сводную команду в количестве ста человек, пока я чего-нибудь опять не учудил, меня побыстрее запихнули в эту группу, которая первой покидала наш славный учебный полк. Я умудрился за шесть месяцев пребывания в его рядах не бросить пятна на его знамя. Впереди ждал Ташкент, где, как нам объяснили, формировалась новая часть. На самом деле нас без всяких там: «Добровольцы и комсомольцы! Шаг вперед!» – отправляли в Афган пополнять сильно поредевший личный состав 56-го ОДШБ.

Вперед, ребята, труба зовет…

Вот какую песенку мы горланили, покидая военную часть:

Вспомни, десантник, дома, вдалеке,

Гайджунай е…учий, толстый хрен в руке,

Как там было тяжко, только, зубы сжав,

Находил ты силы на последний взмах.

Это переделанное четверостишие из приведенной выше романтической песенки про десантников. Да уж, мелодия та же, ритм и рифма сохранились, а вот слова уже другие. Нет уже романтизма, больше разудалого похабного цинизма. Вот такими мы стали после учебки. Так нас воспитали назначенные родиной-матерью отцы-командиры. Солдатский фольклор точно, пусть и ненормативной лексикой, отражает мироощущение отведавших службы солдат. Что до романтизма, то романтикам нет места в нашей армии, а если такой и попадется, то его быстро перевоспитают или сломают.

Прощай, Литовская Советская Социалистическая Республика в составе СССР, прощай, Гайджунай, прощай, триста первый учебный парашютно-десантный полк, я уезжаю и уже никогда не вернусь.

* * *

Дорогая мамочка!

Я жив и здоров. После учебки меня направили служить в Афганистан. Мамочка, не бойся и не плачь. Ничего страшного тут нет. За пределы части мы не выходим. А наша служба состоит только в том, что мы занимаемся строительством. Мамочка, если кто-то будет тебе говорить, что тут идет война, не верь, это слухи. Никакой войны тут нет. Афганцы к нам относятся очень хорошо. Климат здесь сухой и жаркий, почти как у нас дома. Снабжение тут просто прекрасное, нормы пищевого довольствия увеличены, а нам еще выдают и дополнительный паек. В роте, куда я попал служить, у меня есть двое земляков, которые мне здорово помогают, так что все нормально. Посылок мне не готовь и денег не присылай. Полевая почта посылки в Афганистан не принимает, а наши деньги тут просто не нужны, так как денежное довольствие нам выплачивают в чеках Внешторга[16]. Спешу тебя обрадовать, меня назначили редактором ротной стенгазеты, так что от большинства работ я освобожден. Еще раз прошу тебя, не бойся, все будет хорошо, писать тебе буду часто, как минимум один раз в неделю. Береги свое здоровье и напрасно не волнуйся.

Целую, твой сын

Наглый, циничный, «борзый», готовый в любой удобный момент грубо нарушить воинский устав – вот таким я стал. Мечтал не об орденах и медалях, а уж тем более не об оказании интернациональной помощи, нет, мечты у меня были более возвышенные и конкретные: сачкануть, пожрать и поспать. В учебке меня грубо лишили романтической невинности, зато научили стрелять, собирать и разбирать стрелковое оружие, действовать в составе роты, взвода, отделения, малой боевой группы, преодолевать полосу препятствий, ходить строевым шагом, десантироваться с воздушной и наземной техники. Таким вот «соколом» я прибыл в славную 56-ю Отдельную десантно-штурмовую бригаду. И сразу пришелся там ко двору, вот такие-то интернационалисты здесь и требовались.

Выписка из боевого формуляра в/ч 44585

Бригада наша в 1980 году дислоцировалась по правую сторону аэродрома города Кундуз, слева стояла 201-я мотострелковая дивизия, в центре располагался аэродром. Аэродром выполнял и военные, и гражданские функции. Использовала его военная авиация, эскадрилья истребителей-бомбардировщиков – так называемая фронтовая авиация – и 181-й отдельный вертолетный полк, ранее дислоцированный в Одессе.

– Молодых пригнали! – Услышали мы разноголосый свирепо-радостный вопль. Это было первое приветствие от наших новых сослуживцев.

– Парадки[17], знаки, береты, что есть? Давайте, ребята, делитесь, а то у нас нет ни хрена!

Мы прибыли к новому месту службы на транспортных вертолетах, высадились, были приведены к штабу бригады и испуганной отарой сгрудились возле штабных палаток. Нас почти сразу окружила толпа полуголых загорелых парней в истерзанном обмундировании. Ноябрь, но так тепло в Литве даже в июле не было.

– Эй, – окликнул меня дочерна загоревший невысокий герой-десантник. Одет он в застиранную, выцветшую маечку-тельняшку и драные штаны, обут в потертые рваные кроссовки. Но на запястье левой руки у него красовались хромированные дорогие японские часики.

– У тебя что есть? – весело улыбаясь, спросил он и ощупал взглядом мой пустой РД. Я сокрушенно пожал плечами, а воин чуть повысил голос: – Да не жмись ты! Вам парадное барахло здесь не понадобится, а до дембеля тебе как до Вашингтона раком…