Затем на новом месте нам дали неделю на отдых, и меня вызвал к себе капитан Сергиенко. Он сообщил, что сейчас разобрался с донесениями командиров рот, проверил документы, и оказывается, мой снайперский счет – больше ста уничтоженных фашистов. Я подтвердила эти сведения. Комбат слегка пожурил меня за излишнюю скромность, мол, мне самой следовало напомнить ему о таком достижении. Я подумала про себя: «И что вышло бы? Десятки раз отчаянные храбрецы на моих глазах бросались с гранатами на румынские танки, отстреливались до последнего патрона в окопах, в рукопашных схватках штыками и прикладами отбивались от наседавшего на них противника. Кто из высокого начальства и когда оценил их подвиги? Но они нисколько тем не огорчались, ведь не за медали и ордена мы стоим здесь в голой степи под адским огнем…» Возможно, Иван Иванович как-то догадался о ходе моих мыслей. Он улыбнулся, сказал, что скоро все исправит, и мне предстоит поездка в штаб дивизии, в деревню Дальник. Я не очень-то ему поверила, ответила: «Слушаюсь, товарищ капитан!» – и забыла о нашем разговоре.

Но ехать все-таки пришлось.

Про нового командира нашей дивизии генерал-майора Ивана Ефимовича Петрова я тогда ничего не знала, однако о том особо не печалилась. От комдива до командира отделения в пехотном полку, кем я стала с легкой руки лейтенанта Воронина, как говорится, «дистанция огромного размера». До младших ли сержантов генералам?

Адъютант Петрова пригласил меня войти. В комнате я увидела перед собой человека лет сорока пяти, выше среднего роста, худощавого, рыжеватого, с жесткой щеточкой усов над верхней губой, с лицом властным, умным, решительным. Он носил пенсне, по кителю у него пролегали плечевые ремни кавалерийской портупеи, потому что совсем недавно Петров командовал Первой кавалерийской дивизией, тоже сражавшейся под Одессой.

С первого взгляда он мне показался прирожденным военным, офицером из семьи офицеров. Лишь потом я выяснила, что происхождение у него самое пролетарское. Его отец был сапожником в городе Трубчевске, но сумел дать сыну образование. Сначала тот окончил гимназию, затем – Карачевскую учительскую семинарию и из нее в январе 1917 года попал в Алексеевское юнкерское училище в Москве.

Генерал посмотрел на меня спокойно, даже безучастно.

– Товарищ младший сержант, – сказал он низким хрипловатым голосом. – За успехи на фронте командование вручает вам именную снайперскую винтовку. Бейте фашистов без жалости.

Адъютант комдива подал мне новенькую винтовку «СВТ-40» с оптическим прицелом «ПУ», более коротким и легким, чем прицел «ПЕ». На металлической трубке виднелась красивая гравировка: «100. За первую сотню мл. с-ту Павличенко Л.М. от команд. 25-й див. Ген. м-ра Петрова И.Е.».

– Служу Советскому Союзу! – торжественно отрапортовала я, затем коснулась губами вороненого ствола, после того приставила винтовку к ноге.

Похоже, генерала удивил мой поступок. Но ведь это было не просто оружие, а награда, священный предмет, данный мне для священной войны и мести вероломному врагу. Петров шагнул вперед, я встретилась с его взглядом, внимательным и заинтересованным.

– Вы давно в армии, Людмила Михайловна? – спросил он.

– Никак нет, товарищ генерал-майор. Вступила добровольцем в конце июня.

– А до армии кем были?

– Училась в Киевском университете. Истфак, четвертый курс.

– Превосходно владеете винтовкой, – заметил Петров.

– С отличием закончила Снайперскую школу Осоавиахима там же, в Киеве, – четко доложила я.

– Украинка? – произнес он каким-то странным, недовольным тоном.

– Никак нет, товарищ генерал-майор! – быстро ответила я, ибо эти вопросы про национальность меня всегда раздражали. – Я – русская. Моя девичья фамилия – Белова. Павличенко – лишь по мужу.

– Просто удивительно, Людмила, – Петров прошелся по комнате. – Знавал я одного Белова Михаила Ивановича, но в пору Гражданской войны. Он был комиссаром в полку еще при Чапаеве. Отчаянной храбрости человек. Вместе с ним я получал орден Красного Знамени за атаку под Уфой и Белебеем. Разбили мы тогда беляков вдребезги!

– Это мой отец, товарищ генерал-майор.

– Знаменательная встреча! – сказал комдив и с веселой улыбкой повернулся ко мне. – Стало быть, семейные традиции живы. По-моему, вы на своего родителя похожи не только по характеру, но и по внешности.

– Все так говорят, товарищ генерал-майор…

Конечно, командира дивизии ждали неотложные дела, но дочь старого боевого товарища он счел нужным угостить чаем и расспросить о нашей семье, о жизни отца в мирное время, о моей службе в 54-м полку. Я отвечала коротко и четко, как подобает солдату.

– Не обижают они тебя? – спросил Петров, завершая разговор.

– Нет, Иван Ефимович. Относятся по-доброму, помогают, если нужно. Тем более что военную службу я люблю.

– Молодец, дочка! – на прощанье генерал крепко пожал мне руку.

Словно на крыльях, вернулась я в расположение первого батальона и сразу доложила капитану Сергиенко о подарке командования, похвасталась винтовкой с памятной надписью, но ничего не сказала о приватном разговоре с Петровым. Мне показалось, что личное знакомство с комдивом – не такое важное обстоятельство. Уж лучше оставаться сверхметким стрелком, чем прослыть среди однополчан девушкой, которой протежирует высокое начальство. Однако генерал-майор о нашей встрече не забыл. Через три дня из штаба дивизии пришел приказ о присвоении мне очередного воинского звания «сержант».

Чувствовалось по всему: готовится нечто весьма серьезное.

Боевые порядки нашей 25-й дивизии стали уплотнять. В полки пришло пополнение из маршевых рот, доставленных из Новороссийска по морю. Линию обороны длиной в 8 км рядом с нами заняли части доблестной 157-й дивизии, с которыми мы взаимодействовали в недавних боях за Гильдендорф, совхоз «Ильичевка», селения Фонтанка, Александровка, Болгарка. Прибыли два новых артполка с гаубицами и пушками. Увидели мы и танки: 35 боевых машин, в числе их не только самодельные, переделанные из тракторов одесские «НИ»(«На испуг»), но и стандартные армейские «БТ-7» и «Т-26». Вместе с танкистами, как это бывало на довоенных маневрах, к наступлению готовились и конники: Вторая кавалерийская дивизия. Наконец заговорили о том, что на позициях появилось новое, секретное пока оружие – смонтированные на шасси грузовиков «ЗИС-6» реактивные установки «БМ-13», привезенные в Одессу из Новороссийска в конце сентября. Они могли выпускать по 16 снарядов весом в 42,5 кг каждые 8—10 секунд. В них находилось жидкое взрывчатое вещество, отчего на месте падения такого снаряда горело все: и земля, и камни, и металл.

Утром 2 октября 1941 года наша военная армада пришла в действие. В Южном и Западном секторе по переднему краю противника нанес удар дивизион гвардейских минометов под командованием капитана Небоженко, те самые ракетные установки, в армии прозванные «катюшами».