– Выйти из машины! Выйти из машины! – и в первый раз за десять лет изготовившаяся к стрельбе Грейс не знала, что ей делать. Когда она выхватила пистолет на звук автоматных очередей, у нее в мозгу не промелькнуло и тени сомнения в разумности своих действий, но если стреляли люди в форме, то это в корне меняет ситуацию. Боковым зрением она уловила солнечный блик, отразившийся от пистолета Шарон, застывшего, как и ее «сиг», на полпути к позиции прицеливания.

Солдаты продолжали выкрикивать приказания, но затем пробитая пулями пассажирская дверь со стоном отворилась, и воцарилась такая глубокая тишина, что Грейс ясно слышала, как звенят, ударяясь об асфальт, осколки стекла, выпадающие из раскрошенных окон пикапа. Из открывшейся двери вышла красивая светловолосая женщина в легком платье с рисунком и рухнула бы на землю, если бы ее не подхватил мужчина, выбравшийся следом. У Грейс была миллисекунда на то, чтобы заметить желтую вспышку от золотого обручального кольца на левой руке мужчины и кипенно-белую черту комбинации, выглянувшей из-под платья женщины. А затем солдаты открыли огонь.

Мужчина упал первым – на синем поле его рубашки расцвел красный цветок. Тут же несколько красных цветков появилось на платье женщины, и она стала оседать на землю.

На мгновение Грейс, Шарон и Энни застыли, подобно манекенам в витрине. Три затаившие дыхание женщины стояли в десяти футах позади широкого и высокого окна, и их мог увидеть любой, кто случайно взглянул бы в их сторону.

Но автоматы не замолкали, и мгновение неподвижности прошло, когда голова женщины коснулась асфальта. Три женщины, как одна, нырнули на пол, в невидимое с улицы, расположенное под нижней кромкой окон пространство и на четвереньках поползли к задней двери кафе. Автоматы еще грохотали, когда они выскользнули из здания, стрелой пронеслись по узкой полоске травы между кафе и деревянным домом и углубились в лес.

«Как глубоко это сидит во всех женщинах», – подумала Грейс. Что бы там о них ни говорили, но, когда становится жарко, отточенные тысячелетиями инстинкты просыпаются в женщинах так же легко, как в мужчинах. Даже если в руках у этих женщин пистолеты. Опасность. Угроза. Убежать. Спрятаться.

Оказавшись среди деревьев, женщины замедлили бег, и через несколько шагов их окутал слабый лесной сумрак, обещающий если не безопасность, то хотя бы иллюзию безопасности.

А затем пальба прекратилась, и снова воцарилась мертвая тишина. Было так тихо, что они слышали голоса солдат, негромко переговаривающихся на улице перед кафе, – слышали, несмотря на то что их разделяло здание и плотный массив деревьев, и, значит, могли выдать себя любым, даже самым легким шумом.

Женщины застыли на месте и тронулись дальше только тогда, когда тишина снова нарушилась: к кафе подъехала еще одна машина, громко зазвучали голоса – будто залаяли бешеные собаки.

«Еще солдаты, – подумала Грейс. – Вот только сколько их, откуда они берутся и зачем, черт подери, они застрелили тех людей?»

Ей пришел на память случай, произошедший в прошлом октябре. В тот день весь Миннеаполис знал, что на крыше «Молл оф Америка» будет сидеть убийца и поджидать очередную жертву; она помнила, сколько людей, несмотря ни на что, отправилось в торговый центр за покупками, ослепленные въевшимся в них, словно грязь, убеждением, что все плохое случается с кем угодно, но только не с ними. Грейс никогда не понимала таких людей и придерживалась твердой уверенности в том, что если где-нибудь поблизости объявилось что-нибудь нехорошее, то вскоре оно заинтересуется именно ею, и первое, что нужно делать, узнав о надвигающихся неприятностях, – уносить ноги.

Она внимательно обследовала взглядом окружающее пространство и, заметив среди деревьев старую лесовозную дорогу, сразу же двинулась к ней. Энни и Шарон последовали за ней. Все трое думали об одном и том же: о том, чтобы добраться до «ренджровера», а потом до шоссе, по которому они приехали, и оказаться как можно дальше от этого города и той чертовщины, которая в нем творится.

По дороге, заросшей плотной короткой травой, которая заглушала шаги, идти было легче. Грейс, Шарон и Энни быстро и бесшумно двигались вдоль кружевных зарослей папоротника, таких густых и высоких, что в некоторых местах они наползали на дорогу, и их приходилось раздвигать плечами. Грейс шла впереди и каждые несколько шагов останавливалась и прислушивалась, хотя доносившийся от входа в кафе шум давно стих, поглощенный расстоянием.

Они дошли до угла, где дорога, к тому времени превратившаяся в тропинку, сворачивала влево, и Грейс снова остановилась, но на этот раз она сделала это так резко и застыла в такой напряженной позе, что Энни и Шарон замерли на полушаге и, напрягая глаза, стали вглядываться в лесной сумрак и наконец увидели то, что Грейс заметила раньше их. Никто из них не дышал.

В нескольких ярдах впереди, прислонившись к стволу белой сосны и почти полностью скрытый от посторонних глаз плакучей ветвью, стоял солдат и смотрел прямо на них.

Пальцы Шарон конвульсивно дернулись.

Не делай этого. Не тянись к пистолету. Ты идиотка, потому что ты уже должна была держать его в руке, а сейчас ты не пошевелишь и пальцем и уж тем более не расстегнешь кобуру, потому что если он хоть что-нибудь услышит, то откроет огонь и уложит всех троих. Да и что ты собралась с ним делать? Ты в жизни ни в кого не стреляла, даже в тот единственный раз, когда тебе нужно было, когда ты обязана была это сделать. Ты что, хочешь начать с человека в форме? Господи боже, ты даже не знаешь, что здесь происходит – кто казаки, а кто разбойники. Что, если те люди в пикапе были террористами и собирались что-нибудь взорвать, а ты застрелишь солдата, защищающего свою страну, – все потому, что ты испугалась, а пушка у него больше, чем у тебя? Думай, черт тебя возьми. Думай как полицейский, а не как женщина.

Расслабив диафрагму и межреберные мышцы, она сделала тихий-претихий вдох, а затем медленный беззвучный выдох. Она не сводила с солдата взгляда, стараясь понять, действительно ли он смотрит прямо на них, или это только так кажется.

Спустя бесконечную секунду, в течение которой сердце, казалось, должно было совершить десять ударов, но не сделало ни одного, солдат повернул голову в сторону и сказал:

– Пирсон, есть сигарета?

Три женщины посмотрели в ту же сторону, что и он, и увидели то, чего не заметили раньше: в нескольких ярдах справа от первого стоял второй солдат – ствол его винтовки слабо поблескивал в рассеянном кронами деревьев свете; а еще дальше – ясно различимые фигуры других людей в форме и с оружием, потихоньку переминающихся с ноги на ногу, чтобы размять затекшие мышцы.

– Нам не говорили, что мы можем тут курить.

– Ну, они не говорили и о том, что нам тут можно ссать, но это же тебя не остановило.

– Ладно-ладно, погоди секунду.

Когда солдаты встретились на полдороге между своими постами и наклонили голову, чтобы прикурить от одной зажигалки, Грейс, словно черная тень, шагнула в сторону с тропинки и нырнула в густые заросли гигантских папоротников. Тут же обернувшись, она, глядя в просвет между ребристыми листьями, проследила, как с тропы исчезли Энни и Шарон. Убедившись, что их не видно даже с такого близкого расстояния, она беззвучно опустилась на землю. Ей казалось, что ее сердце стучит ужасно громко на фоне того безмолвия леса, в котором она ясно слышала разговор бойцов.