Амбре тётка издаёт немыслимое. Акушерам-гинекологам это обстоятельство обычно до одного места. Они к кислятине разной степени гнильцы привыкшие. Но тут – что-то невообразимое. И не из района дислокации «цветка лотоса», а от всего тела. Даже наши с Сержем бесчувственные носики рефлекторно скривились. А санитарка тем временем допрашивает пациентку:

– Когда мылась последний раз, женщина?!

– Неделю тому баньку топили… – отвечает та и смотрит на нас, как Алёнушка на Змея Горыныча. Мне неудобно стало. Я извиняющимся тоном обращаюсь к ней:

– Раздвиньте, пожалуйста, ноги, мне надо посмотреть, что там.

Она глазами клыпает, прям как будто сказать хочет: «Не надо!»

– Надо, Вася, надо! – говорю строго и убедительно.

Дама ноги раздвинула, и меня прям ударило волной убойной мысли: «Преждевременная отслойка плаценты». Кричу акушерке:

– Стетоскоп! – А тётку спрашиваю: – Какой срок?

– Какой срок? – испуганно вторит мне она. – Никакого срока нет! Не сидевшие мы и в президенты не выдвигались! Никакого срока на мне нет, боярыня доктор!

– Не ври! – злобствую. – Есть на тебе срок, и немалый! То есть – в тебе! Зачем доктору врёшь?!

– Вот те крест…

– Какой, на хрен, крест, если я сердцебиение слышу?!

Зажмурив нос и заглотив глаза поглубже в череп, чтобы не разъело, я приникла ухом к деревянной трубке, прижатой к необъятному тёткиному пузу. Пошарила туда-сюда. Нашла. Слева, внизу, ритмичное, слегка приглушённое, порядка 140 ударов в минуту. Пока не особо страдает, но времени уже нет.

– Разворачиваем операционную, – говорю Серёге. – Преждевременная отслойка. Бережно её, как фарфоровую статуэтку, на каталке – в оперблок. Пойдём, брат, покурим перед стартом. Вдруг не доведётся? На финише…

Тётка заполошно голосит:

– Какая операционная?! Не хочу операционную! У меня всю картошку украдут!

– Серж, – молю измученно, – сделай уже что-нибудь, сил никаких моих терпеть не осталось!

Он нашей фее лёгкого нейролептанальгезического коктейля и вколол. Можно подумать, я для неё просила!

Она не совсем угомонилась, но тему причитаний поменяла. Начала повторять мантру:

– Резать будете – не снимайте носки! Резать будете – не снимайте носки! Резатьбудетенеснимайтеноски!!!

– Женщина! – успокаиваю её. – Вы не переживайте! Вы сейчас «баю-бай» будете делать, а через час-полтора мы вас разбудим, и будете как новенькая. Но с ребёночком. Вы кого хотите?

– Ни… резатьбудетенеснимайтеноски кого у ме… резатьбудетенеснимайтеноски ня семеро…

– Ну, коза, где семеро, там и восьмой! – резюмировал Сергей Алексеевич, и мы отправились на крылечко на пару минут. Где Серёга весьма глубокомысленно, что для него не было характерным, затянулся и задумчиво изрёк: – Она о своих носках говорила? Ну да. Не о наших же… Вдруг у неё там деньги? К примеру, много. К примеру, внешний долг Либерии у неё в носках. А мы, Танька, снимем с неё эти носки и разбогатеем.

– Нет, Серж. Никогда мы с тобою не разбогатеем. Потому что полные мы поцы, не смотри что врачи неплохие. Дадут – спасибо. Не дадут – мы на свою зарплату в полтораста убогих единиц и будем вламывать, как прямые потомки папы Карло. Ты вот можешь, как Александр Николаевич: пока толпу родни не запугает – не успокоится? Или как Боня: пока бабки не принесут – не выписывать? И я не могу. Потому что они – молодцы, а мы – добросовестные поцы. Вот мы с тобой сегодня уже трижды отстояли, а что заработали, помимо потраченной тобою собственной упаковки миорелаксантов? Правильно. «Поцы. Татьяна и Сергей. Групповой портрет в припоцанном интерьере операционной. Акварель на слезах неизвестного художника». Так что и не надейся, брат, на её носки. Мешок картошки, может, тёткина родня нам потом и завезёт. Если у неё родня есть. И картошку ещё не спёрли. К тому же вот скажи честно, Серёжка, были бы у неё в носках деньги, ты бы взял? То-то же! Так что давай докуривай свою припоцанную сигарету и пошли арбайтен.

Серж насупился и твёрдо заявил:

– Надоело быть поцем! Будут деньги в носках – возьму! И поделим на всю бригаду.

– Нет, Серж, не возьмёшь!

– Возьму!

– Не возьмёшь!

– Возьму!

– Ну, хорошо! Возьмёшь. Всё, что есть у тётки в носках, – твоё! И сами носки. Я ей взамен новые подарю при выписке. На долгую память. Ты только не нервничай. Всё будет хорошо. Сейчас закисью подышишь – тебя и попустит.

Помылась я. Поле операционное с ассистентом накрыла. Ручонки нашей картофельной даме санитарка бинтиком примотала к столу и пошла снимать носки. Тут Серж как завопит:

– Свет! – не в смысле «Да будет свет!», а в том смысле, что лампу операционную анестезиолог поправляет – священная обязанность. Часть магического ритуала. Потому что хирург уже – ни-ни. Стерильный весь уже, как скальпель после ЦСО. Лампу Серж подёргал туда-сюда-обратно для виду – и нырк под приставной столик операционной медсестры с ножной стороны операционного стола. Медсестра как захихикает:

– Вы чего, Сергей Алексеевич?! Мы же в операционной! Отложим игры до ужина!

Ха! Плевать Серж хотел на всё либидо мира. Его уже на тёткиных носках заклинило похлеще самой тётки. Бывает. Работа у анестезиологов тяжёлая физически. И очень нервная.

Все замерли на секунду…

А через означенный временной интервал раздался истошный Серёгин вой:

– Бахииииилыыыыыы!!!

И на заскорузлые, покрытые вековой пылью деревенских дорог, с длинными, чёрными, давно не подпиленными рашпилем когтями тёткины лапы санитарка быстро натянула бахилы. Как это и предписано протоколом.

И всё бы ничего, если бы в атмосфере операционной долго ещё не витал запах этой простой русской женщины. Вернее – её ног.

Сергей быстро пришёл в себя. Разбогатеть он не разбогател, хотя этот запах можно было положить в банк. Правда, ещё долгое время у него начинался приступ истерического хохота, когда кто-нибудь при нём произносил вслух слово «носки».

Да. Тётку мы родоразрешили путём операции кесарева сечения. Матку ей удалили. По показаниям, естественно, а не для того, чтобы ещё какие добрые люди не мучились. Для того чтобы не мучились – достаточно трубы перевязать. И пересечь для надёжности.

Придя в себя и немного очухавшись, картофельная дама уверяла врачей, что о беременности знать не знала. Думала… Что?.. Правильно. Климакс. Шевеления? Ой, господи, доктор! Ну, черешни наелась или свёклы с капустой – вот «кишки и дрыгаются». Пузо начало расти? Ой, доктор, обижаете. Я до районной больницы пошла. Там меня врач посмотрел и сказал: «Асцит!» Вода в брюхе. Я и успокоилась. Тут как раз картошка. Выкопали. В город. На рынок. Продавать. Жить-то надо. Я пару мешков сгрузила, и тут из меня кровища-то и хлынула. Я испугалась. Добрые люди «Скорую» вызвали. А за ноги уж простите! Я ж картошкой торговать ехала, не знала, что в больницу попаду – не помыла…