– Да, если родители помогли получить образование или специальность, научили ориентироваться в этом мире, – возразила Марина, – а тут просто по нулям или почти по нулям… Ну, побегу я, пожалуй. Кофе у тебя, как всегда, очень вкусный Все-таки ты бы врача навестила, тем более перед поездкой.

– Марина, забудь. – Хозяйка вышла в коридор проводить гостью. – Со мной все в порядке. А я тебе на прощание посоветую чужих проблем на себя не брать, а то, знаешь, они в один момент могут на тебя перекинуться…

…Странное впечатление осталось у Марины от этой встречи. Ей все время хотелось спросить приятельницу: «Откуда ты знаешь, что нужно, а что не нужно подросткам и взрослым детям? Ведь у тебя никогда не было детей». Но она не так близко знала Миссис Совершенство – эту красивую, холеную, сдержанную женщину, чтобы судить о том, что там, за этим прекрасным фасадом. Марина всегда любовалась лицом Аллы, как произведением искусства, поражаясь глубине ее темно-голубых, с поволокой, глаз, как будто затаивших печаль. Может быть, она страдает от того, что не может иметь детей? Или, может быть, ее муж Олег не хотел иметь детей, а теперь уже поздно? А поскольку в этой семье деньги, и немалые, добывает только муж, то и право голоса, наверное, имеет только он. Как там Алла сказала: «У людей разные обстоятельства бывают…» Да, разные… И проблемы разные. И в чем действительно Алла права, так это в том, что положение, совершенно идиотское, создается у них в доме… И как это все разруливать – непонятно.

Еще месяц назад она готова была любым способом избавиться от зятя. Сегодня, зная, что ему пришлось пережить, не могла этого сделать. Теперь она понимала, почему он производил впечатление инопланетянина: вроде бы человек находится рядом, но общается с тобой как сквозь толщу воды – изображение смутное и звук глухой. Ведь у него был стресс, стресс от той реальности, которая обрушилась на мальчишку в одночасье. Он уезжал во Францию из благополучной и далеко не бедной семьи, где папа – полузнаменитость, и мама – знаменитость, и за ними – как за каменной стеной, и впереди маячило тоже какое-то необычное красивое будущее, нарисованное мамой-журналисткой… И однокурсники завидуют, и пьянящий воздух Парижа, и… Как все было во Франции, она представить не могла, так как там не была. Зато могла совершенно ясно нарисовать себе картинку, как двадцатилетний юноша, прилетевший из Парижа, предвкушающий встречу с родными и друзь–ями, поворачивает ключ в замке своей квартиры, а там… его встречают не мама с папой, а какая-то тетка седьмого колена двоюродности и ее сын. Они же сообщают ошарашенному родственнику, теперь уже бывшему счастливчику, что его мама в Швеции, а папа в новой женитьбе, а «тебе вот стопочка повесточек в военкомат» – призыв в разгаре. «Каменная стена», казавшаяся такой крепкой и надежной, оказалась вдруг примерно такой, как в сказке про трех поросят: рассыпалась от первого дуновения непростых человеческих отношений. И оказывается, папа с мамой его не ждут, чтобы послушать рассказы про веселый город Париж… Оказывается, им вообще на него наплевать! Вот это шок! А на бывшего парижанина накатывает следующий вал, не давая передохнуть: нужно что-то решать с военкоматом, нужно где-то добывать деньги, чтобы есть и пить, и нужно отдышаться, пока собирается очередная штормовая волна, и понять, что же произошло. Чем же он провинился перед родителями, что его, как старый тапок или описавшегося щенка, они просто вышвырнули из своей жизни?

Но тогда получается, что ее Алена и бывшие однокурсники Ипполита, с их кажущейся жесткостью и цинизмом, куда мудрее и сострадательнее, чем она, Марина, и ее сверстники? «Просто мы живем в разных измерениях, мы росли в тепличных условиях гарантированного образования, отдыха и лечения. А они чуть ли не с пеленок видят, как мы барахтаемся, каждый сам по себе… Они, наши дети, адаптировались в этой жизни, потому что родились в ней, им легче, они другого не знали, а мы все еще живем воспоминаниями…»

«Так, все, закончила, – сказала Марина сама себе, – бред этот проблему решить не поможет. Будем учиться у собственных детей поступать „согласно логике“. Если совесть тебе не позволяет выкинуть его на улицу, помоги ему почувствовать почву под ногами, помоги поверить в себя, и… тогда он сам уйдет, как только сможет».

Марина возвращалась домой после переговоров с заказчиком. Рассчитывала провести встречу часа за два, а этот зануда отнял целых четыре. Хуже нет иметь дело с человеком, который боится довериться профессионалу, а потому все время дает какие-то отвлеченные советы, вместо того чтобы конкретно сформулировать собственное понимание и ощущение комфортного жилья. Ведь, как ни крути, восприятие идет на уровне чувств, эмоций: нравится – не нравится. Комфортно – некомфорт–но. А заказчик – мужчина лет тридцати пяти, владелец небольшой, но успешной фирмы – был из бывших «крутых парней». Ему было бы проще свои мысли сформулировать в виде привычных фраз «ну, типа, блин, твою мать, на…» и так далее, а ему приходилось пользоваться непривычным ему русским языком, следить за тем, чтобы не вылетели слова, не предназначенные для слуха Марины. Его речь вызывала у нее внутреннюю улыбку и жалость, но она была ему благодарна за отчаянные усилия, которые он предпринимал, чтобы не оскорбить ее матом. Но все равно каждую его фразу ей приходилось уточнять:

– Правильно ли я вас поняла: вы хотите, чтобы плафоны в гостиной были бежевого цвета?

– Да-да, – радостно кивал косноязычный бизнесмен и в очередной раз предлагал кофе.

Когда она совсем не понимала его междометий и наречий, то открывала книгу с цветными иллюстрациями и показывала:

– Так это должно выглядеть?

– Да-а, – по-детски радовался бизнесмен, – значит, у меня есть вкус!

Когда наконец обсуждение было закончено, этот его черный кофе булькал у нее в желудке, а она отчаянно хотела есть. Бывший бандюган оказался джентльменом: подбросил ее до ближайшей к дому автобусной остановки. Он, правда, порывался доставить ее к крыльцу подъезда, но у Марины было правило: если случалось заказчикам ее подвозить, то всегда только до соседней с домом улицы. Осторожность – во всех смыслах – не помешает.

Она открыла дверь своим ключом, опасаясь побеспокоить молодых, так как их комната была расположена ближе всех к входной двери. Это было удобно: если они приходили поздно или приглашали к себе друзей, то никого не тревожили, ни по чьей территории не ходили, а Марина и тем более бабушка их почти не слышали.

Она потянулась на ощупь к шнуру коридорного светильника, как вдруг услышала красивый перебор гитары, а затем и голос, пропевший: «Терема вы мои, терема…»

Марина замерла в удивлении. Это была песня ее молодости, которую она очень любила, но записать ее на магнитофон так и не смогла. А исполняли ее теперь очень редко. Она все собиралась написать Алексею Федорову, на «Эхо Москвы», чтобы включил как-нибудь в свою передачу, да вот как-то не собралась.

Она слушала эту печальную мелодию, не заметив, как села на скамеечку для обуви, так и не сняв пальто. Когда прозвучал последний аккорд гитары, Аленка сказала: