Он засмеялся.

— Я считаю, на это у тебя мало шансов. Вал, и честно предупреждаю об этом. Я намерен сделать тебя своей женой. На этот раз мною невозможно будет пренебречь. Я не позволю своей гордости или другому мужчине встать между нами. Для меня не существует никого, кроме тебя.

— И на этот раз, — предупредила она его, — меня невозможно будет быстро заставить принять решение. Эдвард Бэрроуз был хорошим, добрым человеком, но я понимаю, что его внезапная смерть оказалась благом для меня. Я никогда не узнала бы счастья с ним. Мне надо было попробовать свои силы при дворе много лет назад, вместо того чтобы быть серой мышкой из деревни. Я не повторю такой глупости снова. Ухаживайте за мной, Патрик, если хотите, но, если появятся другие, которые полюбятся мне, я буду благосклонна и к ним.

— Полагаю, это к лучшему, — сказал он мягко, — ты как следует узнаешь свет, а потом успокоишься в качестве моей жены и матери наших детей. Я целиком одобряю, — серьезно сказал он.

— Неужели, милорд? — пропела она необыкновенно сладким голосом.

— Да, мадам, — ответил он, растягивая слова. Он видел, что она начинает раздражаться, и снова притянул ее к себе. — Играй в свои игры. Вал, поскольку ты не навлечешь бесчестья на семью. — Он наклонился, чтобы поцеловать ее, но она вывернулась из его объятий и сильно ударила его по гладко выбритой щеке.

— Никогда не смейте читать мне нравоучения, Патрик Бурк! — сердито бросила она, чувствуя, как горит ладонь, и с удовлетворением вспоминая шлепок своей руки по его красивому лицу.

— Ой! — завопил он. — Черт возьми, ты мегера, мадам! Больно.

— Это и предполагалось, самодовольный негодяй! Любя меня, вы тем не менее стояли в стороне, когда я выходила замуж за другого человека, а теперь, когда я овдовела, вы наконец «набрались достаточно мужества и объявили, что вы женитесь на мне! Ну, милорд Бурк из Клерфилд-Мэнора, если вы хотите меня, вам придется сначала поймать… а я уверяю вас, что заставлю погоняться за собой, прежде чем вы добьетесь своего, если добьетесь!

— Что, черт возьми, происходит с тобой, Валентина? — крикнул он вслед выскочившей из комнаты Валентине.

О, женщины! Они самые сумасбродные создания! Любая разумная женщина, которой сказали о том, что она любима, встретила бы это с радостью. Вал совершенно невозможная девчонка, но, помоги ему Бог, он любит ее.

Валентина взбежала по лестнице в свои комнаты, пробежала мимо ошарашенной Нен в спальню и бросилась на кровать.

— Оставь меня одну, Нен, — приказала она служанке. — Я хочу побыть одна. Уходи и не впускай сюда никого, пока я не разрешу!

Нен ушла. Она знала характер Валентины. Приступы плохого настроения появлялись у нее редко и продолжались недолго. Ей необходимо было побыть одной, чтобы обрести душевное равновесие.

Валентина не знала, радоваться ей или плакать.» Я не могу припомнить, когда бы я не любил тебя «.

Он осмелился сказать ей это после того, как молчаливо стоял рядом, наблюдая, как она выходит замуж за Эдварда Бэрроуза.

— Будь ты проклят, Патрик! — бормотала она — Будь ты проклят! Будь ты проклят! Будь ты проклят!

Валентина не отводила тяжелого взгляда от красивого восточного ковра в золотых и синих цветах. Если поцелуй мог быть так несказанно прекрасен, тогда каким же может быть на самом деле завершающий акт любви? Конечно, не такой, какой был у нее с мужем. Бедняга Нед. Он был, вероятно, самым холодным из всех мужчин. Даже она поняла это, несмотря на неопытность. Когда они ехали в Хилл-Корт из Перрок-Ройяла, он сказал ей, что будет приходить к ней в постель три раза в неделю до тех пор, пока она не забеременеет, и объяснил, как она должна вести себя. Он знал, что ее семья сначала принадлежала к римской церкви, но сейчас придерживалась англиканской веры. Он, однако, больше склонялся к кальвинистским убеждениям.

— Тогда вы пуританин, — заметила она, удивленная.

— Считайте так, дорогая, — согласился он, объяснив, что, являясь человеком чистых и строгих принципов, он не согласен с бесстыдным поведением. Она никогда не должна появляться голой перед ним, как и не должна издавать никаких звуков во время акта. Она должна принимать его семя, как добрая и послушная жена, горячо молясь, пока он трудится над ней, чтобы Бог позволил ей стать вместилищем новой жизни.

Он появлялся у ее кровати в дни, отведенные для его прихода, и одобрительно улыбался, видя ее в белой шелковой ночной рубашке с высоким воротником и длинными рукавами, с ночным чепцом на голове, розовые шелковые ленты которого были единственным намеком на легкомыслие. Откинув одеяла, чтобы лечь в кровать, он задувал стоящие возле кровати свечи, оставляя комнату в абсолютной темноте. Он настаивал на том, чтобы драпировки были задернуты и луна не могла осветить их постыдное занятие.

Так не могли любить друг друга отец и моя мать, думала Валентина всякий раз, когда ее муж приходил к ней. Она лежала неподвижно, руки ее были прижаты к бокам, как он ей и приказывал, пока Эдвард Бэрроуз распахивал ее ночную рубашку и нащупывал ее груди. Его пальцы мяли ее плоть, и вскоре дыхание его становилось тяжелым. Он задирал ее рубашку, аккуратно подворачивая вокруг талии, и его пальцы ощупывали ее. Когда он считал, что она готова принять его, он влезал на нее, входил в нее одним толчком и начинал двигаться на ней. Дыхание его становилось все более хриплым, и наконец он валился на нее со слабым всхлипом. Придя в себя, он вставал со словами:» Благодарю вас, моя дорогая «, — ив кромешной тьме с безошибочной точностью находил дорогу к двери, соединяющей их комнаты.

Кроме первой ночи, он ни разу не провел с ней все время до утра. Она однажды почувствовала потребность поднять бедра навстречу ему, но он немедленно сказал:

— Моя дорогая, вы не проститутка. Лежите спокойно. Сейчас Валентине было страшно подумать, что только благодаря случаю она избежала участи быть его женой всю жизнь, так никогда и не познав счастливого ощущения, которое подарили ей поцелуи Патрика Бурка.

Тем не менее эти поцелуи заставили ее задуматься и о других мужчинах. Если Патрик Бурк смог заставить ее испытать такое наслаждение, может быть, есть и другие мужчины, которые могли бы вызвать у нее такие же ощущения. Возможно ли это?

Валентина перевернулась на кровати и уставилась в голубой бархатный балдахин. Она не должна позволить, чтобы это новое ощущение взяло верх над здравым смыслом. Из всех детей в семье она одна унаследовала практичный характер Эйден. Конечно, сейчас не время терять голову. Она приехала ко двору служить королеве, а не стать источником скандала, как бедная Мэри Фиттон.

Ее удивило, что Патрик Бурк любит ее. Патрик холостяк, мать которого отчаялась когда-нибудь найти ему жену. Тетя Скай считала Патрика мечтателем. Иногда Патрик напоминал Валентине ее отца, а если она похожа на свою мать, тогда их брак не мог стать несчастливым.

— Нет! — вслух произнесла она. Она не собиралась позволить себе согласиться на первое, что попалось ей на дороге, только для того, чтобы сделать счастливыми всех вокруг. На этот раз она сама должна стать счастливой.