— Что со мной сделают? — снова спросила она. Глаза женщины заметно повлажнели.

— Я не допущу этого, — мотнул головой Сахун. — Не позволю!

— Такова воля богов, — ответила рожденная Древом. — Мы должны исполнять ее, а не спорить.

Мысль о безусловном подчинении богам вкладывалась в сознание всех их творений так же глубоко и надежно, как необходимость дышать или утолять жажду. Отказаться умереть по их воле было для Волерики так же нелепо, как летать без крыльев или ходить вниз головой. Ее страшил лишь способ исполнения этого обязательства. Быстро или медленно? Придется мучиться — или она ничего не успеет почувствовать?

— Посмотри мне в глаза. — Сахун взял ее лицо в ладони и притянул близко-близко к своему. — Ты не умрешь!

— Умру. Я все равно умру… — Эта простая мысль внезапно сделала бессмысленными все те запреты, что останавливали ее желание весь минувший день. Она все равно умрет — так зачем и чего еще можно опасаться?

И это слово — «умру» — превратилось в первый в их недолгой жизни, преступный поцелуй. Запрет рассыпался, как гнилая деревяшка под ударом горного селя, и шатер стал местом горячей страсти между изделием холодного разума и порождением звериной природы.

С этого мгновения им двоим было уже больше нечего терять. Только брать. Ведь до испытания оставалось еще полтора десятка дней. Целая жизнь! Можно успеть очень и очень многое.

Ночью к убежищу приходили волки. Мохнатые и горячие, они были властелинами здешних земель в нескончаемые холодные зимы, когда крупные хищники откочевывали на юг, а мелкие прятались по норам, ямам или другим убежищам и впадали в долгую спячку. Вот тогда-то волки разворачивались во всю свою удаль, наводя ужас на прочих жителей лесов. Однако с весенним теплом возвращались более ловкие, быстрые и сильные звери, вынуждая волков таиться и прятаться в ночи.

Возможно, отъедаясь зимой и умело прячась летом, они и смогли бы стать главными хищниками северных лесов — но, увы, имея горячую кровь, волки, как и люди, нуждались в пище постоянно, чуть ли не каждый день. И потому в годы засух или затяжных дождей, когда способные голодать хоть целый год ящеры лишь с изумлением обозревали опустевшие окрестности, не желающие кормить своих обитателей — волки, как и другие теплокровные, вымирали целыми стаями и стадами, чтобы потом многие годы снова постепенно набирать былую численность.

Отдохнувший за день нуар сразу ощутил поблизости движение, поднял голову и одним словом заставил мохнатых гостей замереть. Некоторое время он размышлял, как бы использовать забредших зверюшек — но ничего не придумал и просто ослабил свою волю. Волки тут же сорвались с места и без понуканий удрали куда-то за бурелом. У Шеньшуна возникла уверенность, что больше они к убежищу и близко не подойдут.

Новым днем, когда он обирал чернику с ближнего ягодника, к месту крушения прибрел каралак — крупный двуногий ящер, очень похожий на жруна, но с длинной, чисто крокодильей пастью. Так же, как и жрун, он имел сильные руки, почти вдвое больше человеческих. Впрочем, на огромном теле они все равно казались куцыми неуклюжими отростками. Зная про стремление богов снабжать свои творения руками, смертные верили, что каралаки — это просто одичавшие жруны, одни из первых. Тем более, что эти гиганты тоже были падальщиками. Да оно и понятно: в густом лесу великану невозможно ни за добычей побегать, ни заметить ее в густом переплетении крон. Вот тухлятинка — другое дело. Она сама себя запахом за много дней пути выдает — только собирай. И чем крупнее падальщик, тем труднее его отогнать от добычи другим любителям дармовщины.

Каралаки были столь безобидны, что Шеньшун даже никак не стал воздействовать на неожиданного гостя. Просто выпрямился и посмотрел, как живая мясистая гора безуспешно потыкалась мордой в толстые еловые сучья, повела носом, сделала несколько шагов, легко раскидала лапник и ломаные стволы на краю завала, выдернула оттуда что-то бурое, размером с быка, быстро заглотила, потопталась еще немного и зашагала дальше.

Страж богов гнилью не пах — и никакого интереса у ящера не вызвал.

На третий день от обилия грибов и ягод нуара начало пучить. Он, вроде, и не голодал — но травяная диета стала ему сильно докучать. А охотиться, не располагая огнем, смысла не имело.

Между тем Повелитель Драконов, хотя и сделался теплым на ощупь, не подавал никаких признаков жизни. Шеньшун начал опасаться, что богу нужна помощь, оказать которую из-за своей глупости он не в силах. Ведь мог, мог поинтересоваться у хранителей гнезда, что и как полагается делать в похожих случаях — однако и в мыслях такого не возникло… И вот к чему это привело: остался наедине с богом — ни живым, ни мертвым, — не зная, что с ним делать, как согреть и где искать свое гнездовье.

К полудню неподалеку от убежища опустился на макушку сосны крупный темный ворон. Нуар воспользовался такой возможностью и еще раз оглядел окрестные земли с высоты, на которую только птица могла подняться. И не просто осмотрелся, а вынудил ее совершить под облаками широкий круг.

Увы, ни знакомых очертаний в ближних реках и холмах, ни каких-либо дымов или приметных скал он снова не заметил… Однако внезапно вспомнил, что на Болотной тропе как-то слышал мимоходом от одного из старших стражей, будто все ручьи и реки по северную сторону Пологих гор, сколько бы они ни петляли, как бы ни выкручивались, в конце концов всё едино впадают в одну-единственную, обильную, полноводную реку, которая несет свои воды в сторону заката. Уже там, среди угодий, относящихся к святилищу Элам, эта обширная река впадает в море.

— Если бы мне было нужно к соседям, то дорогу я бы нашел легко, — вслух посетовал Шеньшун, ослабляя волю и отпуская ворона. — Достаточно просто идти по течению. А вот своего гнезда почти под боком не сыскать!

Голову снова заломило, да так, что нуар, согнувшись, отчаянно ею затряс. А когда пришел в себя, то в разуме осталась одна до наивности простая мысль: «Если попасть к богам рода Элам, они легко укажут путь к дому. Ведь мудрого Повелителя Драконов знают все, и место его гнездовья тоже всем известно!»

Эта простая идея заставила Шеньшуна тут же сорваться с места и помчаться по следу каралака, благо огромная туша оставляла за собой довольно широкую тропу из поваленных молодых деревьев, ломаных ветвей и глубоких ям от лап в мягкой песчаной почве.

Ящер, навестивший укрытие воздухоплавателей день назад, никуда не торопился. Он часто останавливался, принюхиваясь к ветрам и почесываясь о толстые деревья, разрывал русла тонких ручейков, чтобы было удобнее пить огромной пастью, подолгу топтался на возвышенностях, выбирая для себя дальнейший путь. И нюхал, нюхал, нюхал, ища в воздухе подсказку о местонахождении возможного обеда. Благодаря этой чудесной лености гигантского падальщика нуар и смог нагнать его всего за несколько часов бега, заставил замереть и с ходу взбежал по длинному хвосту на холку, словно это был не далекий сородич рослого жруна, а приземистый и медлительный спинозуб.