– Ты имеешь в виду кафе? – спросил Сергей, которого очень интересовало, откуда у местного населения в таком количестве берутся маскировочные сети.

– Я имею в виду наших отдыхающих, – ответила Тамара.

– Это была твоя идея – побыть для разнообразия среди народных масс, – напомнил Дорогин.

– Я о ней не жалею. Просто, когда долго сидишь дома вдвоем с тобой и редко видишь людей, поневоле начинаешь верить, что мир устроен более или менее разумно, а телевизионные новости выдумываются из головы, чтобы пощекотать публике нервы.

– Интересная теория, – сказал Сергей.

– И, увы, ошибочная, – Тамара вздохнула. – Мне стыдно признаваться, но я бы с удовольствием выпила кока-колы.

– Тогда вперед! – Сергей простер руку в сторону кафе, приняв позу памятника вождю.

– А можно, я постою здесь?

– Почему бы и нет? Даже если Магомет не идет к горе, всегда найдется кто-нибудь, кто принесет ему камешек с вершины, если его хорошенько об этом попросить.

– Камешек мне не нужен. Мне нужна кока-кола.

– Слушаю и повинуюсь.

Дорогин нырнул под маскировочную сеть, где к этому времени стало уже немного свободнее, и протолкался к холодильнику с напитками, возле которого стояла загорелая худая девица лет восемнадцати, взиравшая на утолявших жажду и голод москвичей со скучливой неприязнью. Сергей порылся в карманах, но самой мелкой купюрой, которую он смог отыскать, была пятидолларовая бумажка. Он протянул деньги девице и попросил бутылку колы и пачку сигарет.

Сдачи у девицы, естественно, не оказалась, о чем она и объявила с самым невинным видом.

– Ну и что? – пожал плечами Дорогин. – Кола и сигареты у вас есть, правда?

Девица слегка подобрела.

– Из сигарет осталась только «Магна», – сообщила она. – Через часок должны подвезти еще. Подождете?

– Солнышко, – сказал ей Дорогин, – я же не виноват, что живу в России. Зачем же издеваться над бедным путешественником? Давайте вашу «Магну», что с вами поделаешь.

– Она украинская, – предупредила девица.

– Эка невидаль, – отмахнулся Дорогин.

Затолкав сигареты в карман джинсов и схватив пластиковую бутылку с колой, Сергей вернулся к автобусу и еще издали заметил, что Тамара не одна.

Над ней в классической позе деревенского ухажера нависал давешний пляжный атлет, слегка согнув в колене правую ногу и упершись правой ладонью в пыльный борт автобуса, так что его загорелое, сплошь перевитое буграми мышц предплечье преграждало Тамаре путь к открытой двери.

Сергей ускорил шаг. Конечно, здесь и сейчас, средь бела дня, на залитом ярким солнечным светом шоссе, в присутствии множества свидетелей, Тамаре ничто не угрожало, но положение, в которое она попала, трудно было назвать приятным. «Вот это и называется – окунуться в народные массы, – с неудовольствием подумал Дорогин. – Интересно, почему всегда и везде находится кто-нибудь, для кого, кажется, единственная цель в жизни – испортить тебе настроение?»

Он подошел к Пузырю сзади и заметил мелькнувшее в глазах Тамары облегчение. «Значит, этот качок уже успел ей порядком надоесть, – подумал Дорогин. – А я, дурень, в это время любезничал с продавщицей.»

– Вот твоя кока-кола, – сказал он Тамаре, довольно бесцеремонно отодвигая плечом пляжного атлета и протягивая девушке холодную бутылку.

На Пузыря он не смотрел, словно того вовсе здесь нет. Это было довольно вызывающее поведение, но раздраженный Дорогин и не собирался разводить дипломатию.

– Все в порядке? – спросил он. – Проблем нет?

Тамара не успела ответить.

– Проблемы могут возникнуть, – сказал Пузырь, глядя на Дорогина сверху вниз, – если ты меня еще раз толкнешь.

Дорогин медленно обернулся и смерил пляжного атлета неторопливым взглядом, начав с прически ежиком и закончив светлыми кожаными туфлями в мелкую дырочку. Затем он снова поднял взгляд и уставился прямо в непрозрачные линзы солнцезащитных очков, скрывавшие глаза Пузыря.

– Извините, – сказал он. – Я вас не заметил. Мне как-то и в голову не пришло, что кто-то вздумает приставать к моей женщине, как только я отвернусь.

– Что-то я не разглядел на ней твоего клейма, – лениво отозвался Пузырь. Он нависал над Дорогиным горой загорелого мяса и неприкрыто наслаждался своим физическим превосходством. – Если она твоя, поставь на ней штамп «оплачено», а то, гляди, уведут.

Сергей краем глаза заметил, что Тамара начинает бледнеть, и понял, что беседу пора заканчивать.

– Штамп «оплачено» я забыл дома, – сказал он, – зато штамп «погашено» всегда со мной. На какое место его тебе припечатать?

Пузырь на секунду задохнулся от такой наглости, ноздри его угрожающе раздулись, но он тут же взял себя в руки и рассмеялся ненатуральным смехом: затевать драку при всем честном народе не стоило, это могло не понравиться Владику.

– Ого, – сказал он, резко оборвав смех. – А ты крутой мужик! Только зря ты кипятишься. Ну, подкатил я к красивой девушке. Ты же должен понимать, удержаться ну просто невозможно. Тем более, вижу, стоит одна, скучает… А ты сразу толкаться.

Мог бы вежливо сказать: отвали, мол.

– Отвали, – вежливо сказал Дорогин. Больше всего ему хотелось засветить этому амбалу кулаком между глаз, чтобы его очки с хрустом развалились пополам и он наконец заткнулся и отстал.

– Все, все, ухожу, – сказал Пузырь, натянуто улыбаясь. Зубы у этого пляжного Геркулеса оказались неровные, порченые, и от этого его улыбка казалась совсем противной. – Никогда не надо торопиться, – продекламировал он, – никогда не надо огорчаться. Можно под машиной очутиться или под трамваем оказаться. Извини, мужик. Меня Лехой зовут. Будут проблемы – обращайся.

Он протянул Дорогину здоровенную ручищу, продолжая улыбаться. Чтобы он поскорее отстал, Сергей принял рукопожатие и сразу понял, что амбал решил оставить последнее слово за собой: ладонь словно попала в тиски, которые сразу же начали медленно, но неотвратимо сжиматься. Продолжая скалить гнилые зубы, Леха-Пузырь сдавливал кисть Дорогина, глядя на него сверху вниз холодными черными линзами очков. Дорогин улыбнулся в ответ и тоже сжал пальцы.

Некоторое время они стояли неподвижно, улыбаясь друг другу и напоминая со стороны цветную фотографию. Потом улыбка Пузыря прямо на глазах стала блекнуть, превратившись в конце концов в гримасу боли. Он дернул рукой, пытаясь высвободить кисть, но Дорогин держал крепко.

– Ну что, Геракл, – спросил Сергей, широко улыбаясь, словно ведя дружескую беседу, – поставить тебя на колени?

– Пусти, козел, – прошипел Пузырь. Он чувствовал, что это не пустая угроза: еще немного, и он действительно рухнет на колени при всем честном народе. Ему казалось, что его кисть уже раздроблена. – Пусти, слышишь? Пожалеешь, падло… Пусти руку, гад! – почти выкрикнул он плачущим голосом, так не вязавшимся с его мощной фигурой.