Она была рада и потрясена, и пережила два замечательных оргазма. Как правило, у нее случался только один оргазм, и ее удивил второй. Когда у нее бывал второй оргазм, он обычно получался крошечным, но с юмористом второй оргазм оказался мощным, как первый, и она едва не кричала.

Он удивлялся, что она так шумит, занимаясь любовью. Он думал, во время секса она будет очень тихая, потому что она вообще была тихая.

Ее стоны его возбуждали. Очень волновали его – до того были несообразны.

Когда они занимались любовью, он непрерывно баюкал и гладил ее волосы, и волосы будто ласкали его в ответ.

Когда, наконец, они долюбили друг друга и молча лежали рядом, касаясь абстрактно, ибо страсть выжала всю реальность из их тел, ему чудилось: он побывал там, где никогда не бывал, и единственный пропуск туда – японка, что стонала, и вздыхала, и вновь стонала, чуть не до крика, пока он занимался с ней любовью.

Вот так он впервые касался ее волос.

Однажды он ее укусил – нежно, в самый раз, чтобы она зашелестела, словно две ветки сакуры потерлись друг о друга в ночи средь весенней грозы под тяжким теплым ветром, что дует повсюду.

Два года спустя он сидел, держа нить ее волоса, пялясь на него, как помешанный.

Двое полицейских штата с земли наблюдали приближение вертолетов.

– Что-то впритык эти вертолеты, – сказал один.

– Да уж, – сказал второй.

Он был крупный, сильный, храбрый, верный офицер, но не славился мощью мышления. Обычно поддакивал, что бы ни говорили другие.

– Прямо даже не по себе, – сказал первый офицер. – Там наш капитан и губернатор. Какого рожна они впритык? Мне это не нравится.

Не-самый-умный офицер лишь потряс головой. Он не находил в ней слов, дабы согласиться с тем, что было сказано, поэтому лишь тряс головой.

Да и вообще вполне сойдет за реплику. Иногда офицер недоумевал, зачем людям разговаривать. Если б люди не разговаривали, он бы не нервничал, соображая, как бы так им ответить.

Разговоры – пустая трата времени, вот как он рассуждал.

Три или четыре раза он арестовал людей, не молвив им ни словечка.

– Что я сделал, офицер?

Молчание.

– Но мои права!

Еще молчание.

– Так нельзя – вы нацепили мне наручники и даже не сказали, что я натворил. У меня родич – адвокат!

Еще глубже молчание.

– Господи боже! Ай! Невероятно. Видимо, это сон. Такого не бывает по правде. Ай! Не так туго!

Обращаясь к чистейшему синему молчанию:

– Может, я проснусь.

Юкико видела машины, и деревья, и цветы, и дома, и газоны, и ограды; и люди, которых она не узнавала, шли по своим делам в дождливый день ее сна, и все, чего она не видела, было ее отцом, и отец был по-прежнему жив.

Он не покончил с собой, и не было никакого отчима, который звал ее Китайский Болванчик.

Юкико не терпелось увидеться с подругой.

Она радовалась, как монотонно льет дождь.

Она чувствовала, что отец повсюду.

Он был всем, чего не увидишь.

Она несла свой зонтик гордо, будто волшебную палочку.

Получилось очень эффектное воздушное столкновение.

Вертолеты были словно два высоких нескладных человека, которые запутались в двери-вертушке посреди землетрясения.

Потом отвалилось дно.

До свиданья, капитан.

Адьос, губернатор.

X

Р

У

С

Т

Ь!

всех благ

Военные действия между городом и прочим миром обострялись, точно верховой пожар, или лобовое столкновение на девяноста милях в час, или налет торнадо на фабрику желейных конфет в Хэллоуин.

Ужасно.

Хранители правопорядка, осадившие город, совершенно растерялись, когда погибли губернатор и капитан, командующий силами полиции штата.

В своем расстройстве они пошли во всеобщую атаку на город, где им отстрелили жопы. Город обзавелся непомерной огневой мощью благодаря эмоциональной конфискации поезда с вооружением.

Отступающих полицейских огорошили ярость осажденных и их устрашающая огневая мощь.

Многие были убиты или ранены.

Вообще-то их практически стерли в порошок.

Их атака и последующее бегство СМИ-ренно обзавелось ярлыком «резня», однако он продержался всего несколько дней, пока президент Соединенных Штатов хлестко это все не прекратил фронтовой речью о примирении и залечивании ран нации.

Во время атаки мэр убил одного шерифа и ранил шерифского помощника.

Его родич и безработный, по-прежнему рыдая, умудрились только застрелить друг друга. Ненароком, но все-таки они были мертвы.

Ну что тут скажешь?

Покойтесь с Миром.

Четыре часа спустя Национальная гвардия отрядила на сражение с городом танки, бронемашины и артиллерию. Горожане отбивались с яростью зверей в капкане, тысячи вооружились автоматами.

Когда закончилась война во Вьетнаме, Национальной гвардии в штате позволили сильно опуститься. Их сборы и учения проходили весьма расхлябанно. И боевой дух тоже хромал. «Да какого хуя!» – вот такой боевой дух, малопригодное психическое состояние, когда внезапно сталкиваешься с тяжеловооруженным сбрендившим городком.

За очень краткое время Национальная гвардия понесла тяжелые потери. Весь штат погрузился в хаос: губернатор мертв, командующий силами полиции штата мертв, толпы хранителей правопорядка вдруг мертвы, а Национальная гвардия отступает по всем фронтам.

Пора было что-то предпринять. Сенатор от штата срочно позвонил президенту.

Президент спокойно слушал десять минут, затем сказал:

– Я пришлю федеральные войска. Мы сами все возьмем под контроль. У вас никакого представления, как или почему это началось?

– Нет, – сказал сенатор. – У нас есть кое-какие гипотезы, но пока ничего конкретного. Мы над этим работаем.

Разумеется, никаких гипотез у сенатора не было.

В вашингтонском аэропорту ждал самолет, который отвезет сенатора непосредственно на место событий. Сенатор ни в коей мере не догадывался, что за поебень творится. Знал только, что губернатор мертв, сотни полицейских и национальных гвардейцев убиты, а целый город спятил ни с того ни с сего.